Само слово «проект» могло бы родиться в Турине, ведь его «титульное сословие» — инженеры и архитекторы. Неслучайно знакомый историк Алессандро де Маджистрис, завсегдатай «Бичерина», называет столицу Пьемонта «лабораторией, где опробуются не только новые технологии, но и новые модели экономического и архитектурного мышления».
Абсолютный порядок
Первое и самое правильное впечатление от города — его «французскость». Это и бесконечные бульвары, и дома с мансардами, и изысканная кухня, и элегантные кафе, и даже то, с каким удовольствием старые туринцы произносят французские названия кондитерских изделий. Конечно, сказывается географическая близость к Франции , вечной сопернице Пьемонта и правившей им Савойской династии, которая хотя и пыталась воевать с сильным соседом, но не могла ему не подражать.
Столичная история Турина начинается в 1548 году, когда герцоги Савойские переехали сюда из Шамбери, — по эту сторону Альп они ощущали себя в большей безопасности от беспокойных соседей. Спустя несколько десятилетий был заложен Королевский дворец — внешне по-французски сдержанный и помпезно украшенный изнутри. Тогда же из Шамбери сюда была доставлена и Плащаница. Это событие окончательно закрепило за Турином статус новой столицы. Однако своего расцвета он достиг в XVIII веке, когда было провозглашено Сардинское королевство. «Город должен был соответствовать вкусам местных правителей, — объясняет историк Пьетро Фабри. — А им нужны были грандиозный дворец, парадные площади и охотничьи замки в окрестностях. Маленький Париж — таким хотели видеть свою столицу новоявленные короли, а точнее, маленький Версаль, потому что весь город воспринимался как часть дворцового ансамбля, где проживал обслуживающий персонал. А улица По была специально снабжена аркадами, чтобы монарх мог пешком прогуливаться от дворца до реки, не промочив ног под дождем или не перегревшись на солнце. Вы спросите: разве король не мог поехать в карете? Но в этом вся суть абсолютизма: любая прихоть монарха может быть исполнена».
Тогда же главным архитектором в Турин был приглашен Филиппо Юварра. Он выпрямил старые улицы и следил за тем, чтобы новые здания строились в стиле классицизма — в соответствии с идеалами просвещенного монарха. В середине XVIII века Турин стал для англичан и французов обязательным пунктом гранд-тура — большого путешествия по Италии , которое предпринимали состоятельные молодые люди. В нем не было шедевров Средневековья и Возрождения, но он идеально подходил для отдыха после утомительного переезда через Альпы. А заодно служил примером образцового градоустройства. Драматург Карло Гольдони, в те годы работавший в Королевском театре, с удовольствием отмечал «регулярность застройки» и «обходительность жителей». Столетие спустя с ним согласился Гоголь , похвалив симметричность туринских улиц и добропорядочность горожан. (Только Добролюбов раздраженно находил «все дома одинаковыми, как казармы».) А самое большое впечатление Турин произвел на Фридриха Ницше. Попав сюда впервые в 1888 году, он писал: «Гордый и строгий город! Он вовсе не огромный, как я опасался, и вовсе не современный, а очень похож на королевскую резиденцию XVIII века». Сегодня 13 километров абсолютно прямых улиц с крытыми галереями охватывают почти весь исторический центр Турина. Здесь не зря говорят: «Расстояние, пройденное под аркадой, не в счет». Эти пешеходные пассажи защищены от непогоды и к тому же шире проезжей части иных итальянских городов.
Размах и масштабность пришли в Турин вместе с Бонапартом , чьи войска стояли здесь 14 лет. Французы не только ввели новые, более прогрессивные порядки, но и активно занялись градоустройством: расширили проспекты, сломали крепостные стены и перекинули первый мост через По, за которой тогда были одни пустыри. Вернувшись из изгнания после разгрома Наполеона, прежние правители принялись осваивать новые пространства. В честь реставрации монархии возле моста построили большой храм — по образцу римского Пантеона, а на другой стороне, в конце улицы По, создали грандиозную (360 × 111 метров) площадь Виктора Эммануила I. На этот раз за образец взяли Вандомскую площадь в Париже , сильно увеличив ее в размерах. Вряд ли кто-то тогда мог подумать, что пройдет несколько десятилетий — и этот спокойный, чинный и весьма консервативный город, который в конце XIX века писатель Поль Бурже назовет «самым неитальянским» в стране, а Муссолини позже прямо заклеймит как «французский», станет колыбелью национального самосознания и первой столицей объединенной Италии.
Городская реликвия