Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год

Незадолго до отъезда возле одной деревни я увидел странное зрелище: все мужчины сидели на поле. Некоторые пили чанг — ячменное пиво из серебряных чашек, другие сбивали шерсть яков, остальные вращали молитвенные колеса.

Я спросил, что происходит. К моему удивлению, я узнал, что это местный суд. Члены суда совещались. Преступления и проступки в Мустанге разбираются либо деревенским судом, возглавляемым выборным «мудрецом», либо самим князем. С печальным юмором население называет княжеский суд «золотым ярмом», поскольку дело обычно кончается тем, что и та и другая сторона платят большие штрафы князю.

В Царанге я спросил о том, что делают с ворами. Меня отвели в большой замок раджи, возвышавшийся над городом, и показали маленькую темную комнату. Там я увидел огромные древние мечи, луки и стрелы, старинные мушкеты и кольчуги. Человек, сопровождавший меня, поднял какой-то предмет и протянул его мне. К своему ужасу, я увидел, что это была сморщенная человеческая рука.

— Вот, — сказал он, — что мы делаем с ворами... Во время прощального визита к ламе Царанга, младшему сыну князя, выяснилось, что я, несомненно, обладаю многими «отвратительными привычками».

— Неужели вы действительно едите кур и рыбу? — спросил лама недоверчиво.

Когда я признался, что это так, он рассмеялся, считая, что я шучу.

— Я уверен, — сказал он, — что нельзя есть такую мерзость!

И я так и не посмел сказать ему, что во Франции мы едим даже улиток, лягушек, а иногда и конину.

Ло-ба избегают убивать живые существа. Они спасают мух, когда те попадают в чашку с чаем, а блох осторожно собирают и выбрасывают живыми...

В день, когда я уезжал, лама Царанга подарил мне маленького мохнатого тибетского терьера.

— Пожалуйста, прими этот подарок. Возьми собаку в свою страну, — сказал он. И затем добавил с грустью: — Не странно ли, что эта собака полетит в воздушной лодке и увидит так много далеких стран, а я останусь здесь, в Ло?

Мишель Пессель Сокращенный перевод Ю. Николаева

Десять тысяч моих земляков

Бурый уголь — темный, а вода, что выделяется из него в процессе сушки, поднимается из труб брикетного завода белоснежным паром. Хлопья ваты плывут по светло-голубому небу поздней осени. Я замираю пораженный. Ощущения, накопленные еще в первые годы жизни, не сохранили в памяти столь волшебного калейдоскопа красок.

Только трех труб не хватает до круглого числа «сто» над корпусами коксогазового завода Лауххаммер. Когда добрый десяток лет назад над установками комбината поднялись первые стальные трубы, мне в голову пришло сравнение: «Корабль, поднимающий якорь, чтобы плыть в будущее...»

А в те времена, когда я бегал в коротких штанишках, здесь было захолустье. Но для нас название Эльстерверда сливалось с романтическими мечтами, хотя времена были далеки от романтики. Мы ездили на велосипедах в поля искать таинственный голубой цветок. Вечерами сидели на сеновале, играли на губной гармошке и подсвистывали перелетным птицам. И вдруг замолкали, прислушиваясь к глухим ударам и ощущая дрожание земли. Холодный ветер обдувал наши голые ноги. Хозяйка дома, старая крестьянка, ворчала себе под нос: «Они нас еще всех угробят», и нам становилось не по себе...

Дорога к городу моего детства ведет через деревни Плесса, Кала, Краупа, Била, Все названия здесь кончаются на «а» — это отзвук далекого прошлого, а для моего учителя-латиниста — палочка-выручалочка, которая помогла вдолбить в наши головы латинское склонение.

«Процветание города заключается не в том, чтобы собирать большие сокровища, а строить прочные стены, красивые дома, делать множество ружей и лат...»

Знал ли Лютер о существовании моего Эльстерверда, который сейчас лежит всего в часе езды на автомобиле от его родного Виттенберга? Во всяком случае, он сказал это в утешение всем жителям таких же захолустных поселков. И вот сегодняшний Эльстерверда. Ни ворот, ни достопримечательностей, ни памятников. Так тесно, что дома в центре города пришлось надстроить на пороге века на один этаж. Ратуша скромно стала вровень с домами.

Только рыночная площадь выглядит солидно. Во времена моего детства она была вполовину меньше. Пожар последней войны поглотил целый квартал. Но жители оказались настолько мудрыми, что обратили несчастье во благо. Они убрали развалины, посеяли траву и посадили кусты роз. И вот возник настоящий центр с красивым цветовым «пятном». Сделав несколько шагов, попадаешь в переулки, названия которых говорят об их сельском происхождении: здесь и Полевая дорога и Луговая улица. В свое время в центре города был даже Свиной переулок, который магистрат, подумав о престиже, в конце концов переименовал в Бондарную улицу.

Два-три поворота, и опять открываются дали. Бумажный змей поднимается с луга в шелковую голубизну неба. Картофелекопатель убирает на поле урожай. И резкий запах паленой травы вновь навевает воспоминания.