Журнал «Вокруг Света» №02 за 1978 год

«Строительные и иные работы, добыча полезных ископаемых, прокладка кабелей, трубопроводов и иных коммуникаций... должны осуществляться способами, не вызывающими ухудшения противопожарного и санитарного состояния лесов и условий их воспроизводства».

Закон, конечно, великая сила. Но наивно думать, что с его появлением сразу исчезнут все трудности и в данной области воцарится тишь да гладь.

Леса Западной Сибири во время освоения нефтяной целины пострадали серьезно. Ссылки на то, что сибирские чащобы обладают способностью быстрого воспроизводства — не успели срубить, глядь, уже лезет из-под земли подлесок — отнюдь не дают оснований для самоутешения. По свидетельству ученых, новая поросль войдет в силу лишь в XXI веке, не говоря уже о том, что лесные проблемы Западной Сибири теснейшим образом связаны со многими другими: сохранностью почвы и ягеля, чистотой рек и озер, водным балансом целого края...

Коридоры Сургуттрубопроводстроя были гулки, а кабинеты пустынны. Здесь не засиживались ни одной лишней минуты.

Управляющий трестом Геннадий Иванович Рубанко перед тем, как опуститься в кресло перед собственным столом, несколько мгновений недоуменно разглядывал его, словно ожидая, что оно тронется с места и умчит его на очередной объект.

Я только что вернулась с трассы. Диапазон моих впечатлений был достаточно широк, но одно особенно врезалось в память острым ощущением неблагополучия.

...Тяжелые гусеницы экскаваторов вспарывали топкую землю. За бульдозерами тянулись наполненные водой колеи. По стенкам траншей сочились мутные капли. Мне довелось наблюдать это под Сургутом весной, когда молодая зелень и раскованная от лютых морозов, дымящая первым весенним парком земля нежились под ярким солнцем. Подобную же картину можно увидеть под Нижневартовском, Уренгоем и на сотни километров окрест. Начиная с рытья траншей в тундре и кончая засыпкой уложенного трубопровода, гусеничная и колесная техника оставляет вдоль «трубы», как здесь говорят, коридор искореженной, перевернутой земли шириной от 20 до 50 метров.

Вероятно, для тех, кто работает здесь изо дня в день, зрелище это стало привычным. Тем более что ежегодно Сургуттрубопроводстрою необходимо вводить в действие около 600 километров нефте- и газопроводов.

Цифра, что и говорить, впечатляющая. Но подобное обращение с почвой ведет к увеличению заболоченности и в конечном итоге нарушению водного баланса. Это ведь тоже не пустяк?

— В вопросе вашем, конечно, есть резон. — Геннадий Иванович потянулся за сигаретами. — Ну что ж, давайте попробуем рассмотреть его, как говорится, с разных ракурсов...

Нас любят называть первопроходцами — лично мне в этом слышится оттенок не только гордости, но и горечи. Предполагается, что первопроходцам должно быть трудно — такова уж их романтическая участь. А если бы, сбавив подобной романтики, облегчить, наладить, ускорить? Знаете, сколько у нас техники в северном исполнении? Три процента! А если бы тридцать, шестьдесят, девяносто? Тогда чихали бы мы на все эти ледоставы, ледоходы, скачки погоды, сковывающие нас, как знаменитый испанский «сапожок» сковывал живую человеческую ногу... Техника, созданная специально для Севера, естественно, учитывает его особенности. Вот вы спрашивали насчет почвы, — Рубанко выдвинул ящик стола, достал фотографию. — Можно ли предотвратить разрыхление и заболоченность, сохранить ягель и прочее? Взгляните.

Я увидела на фотографии нечто вроде вездехода на высоких баллонах.

— Шагающий болотоход, — пояснил Рубанко. — Сейчас проходит испытание на одном из наших участков. Его преимущество в том, что он не уродует, а лишь приминает почву. Появилась реальная возможность сохранения ягеля — незаменимого в северных широтах оленьего корма. А ведь нарушенные ягельники восстанавливаются долго и трудно — от семи до пятнадцати лет. Кроме того, в тех местах, где трубопроводы проходят над землей, мы создаем так называемые «утки» — нечто вроде ворот из коленчатых труб, через которые могут беспрепятственно пройти олени и другие крупные животные.

Понимаете, — продолжал он, — никакие призывы оставить окружающую среду в покое, не вмешиваться в жизнь природы не могут изменить существующего положения. Исключая заповедники, мы вынуждены вмешиваться в интересах нашего народного хозяйства, в интересах тех же самых людей... Другой вопрос, что человек — разведчик, строитель, работник — обязан учитывать интересы природы. Вот такая постановка вопроса кажется мне разумной и целесообразной. Потому что — представьте себе на мгновение — все вернулось на круги своя: нет ни буровых, ни трубопроводов, ни железнодорожной ветки Тюмень — Сургут... Спросите-ка местных жителей, хотят ли они, да и не только они, вернуться к подобной первозданности?