Лукаш ждал, что Стоунер скажет еще что-то, но тот просто сидел и смотрел в глаза скульптору. Похоже, деваться некуда...
— Так что? Или я делаю, что вы требуете, или меня обвиняют в преднамеренном убийстве?
— Наконец-то понял. — Стоунер потянулся к столу, взял ключи от наручников Лукаша.
Втроем они поднялись в студию Лукаша на следующее утро. Двое короткоостриженных агентов остались внизу, еще двое — на улице.
Кати Осборн прошла в середину комнаты, хмуро огляделась. Студия располагалась на чердаке дома. Помещение было старым, скрипучим, плохо освещенным. Запах гальванорастворов. Полный беспорядок. Задняя часть чердака заставлена оборудованием, выглядевшим среди этого хлама, как бриллиант в туалетной комнате. Лукаш, его мир, его манеры — все это она ненавидела. И он знал это.
Лукаш достал из какой-то коробки запасной проектор, установил его, подключил к резервуару энергию. Через две-три минуты «Нереида» приняла форму в резервуаре.
— Надо наносить гальванопокрытие? — спросил он.
— Нет, спасибо. Это все, что мне нужно... Пока...
Лукаш отошел в сторону с каменным лицом. Стоунер уселся на стул напротив. Кати работала.
Лукаш чувствовал себя пациентом в хирургической. Будто не «Нереиду» измеряла Осборн оптическим микрометром, а его самого. Ногти на его руках, даже грязь под ногтями...
А Кати чувствовала себя вором. Или списывающей домашнее задание. Лукаш стоял и наблюдал. Она убеждала себя, что нельзя ограбить животное, но напрасно.
Бесполезны были и другие ее действия. Еще когда измеряла голограмму, то поняла, что этого недостаточно. Конечно, ложно скопировать именно эту форму, хотя это и сложно. Ей теперь виделись все внутренние изгибы, и можно установить их геометрические данные. Но все было настолько беспорядочно, что она сомневалась, удастся ли вывести какую-нибудь закономерность.
Исписав четыре страницы заметками и измерениями, Осборн больше не сомневалась.
— Поль, — позвала она. — Ничего не получается. Я знаю что, но не знаю как. Мне нужно видеть его в работе.
Лукаш сидел в кожаном кресле напротив резервуара с микрофоном в руке и звукокодирующим устройством на коленях.
— Эй-й... — не сказал, а пропел он, что заставило огненную пелену в резервуаре затанцевать. Лукаш зацокал языком. — Просто разогреваем. Округляем, — кодировал он. Получился шар. Затем: — Чрево, — и сфера расползлась и стала полой — Нужны крылья. Крылья — это как руки, которые... плоские. Резервуарчик, ты понял? Отлично! Кррылья. Хорошо. Теперь бо-ольшие кррылья. Внизу листок клевера. И.. черт! — Он подождал, пока в резервуаре появился зеленый огонек. — Так, а теперь лицо справа. И... другое лицо слева...
Вдруг Лукаш затих. В ореоле свечения таинственных огней в резервуаре на его лице резче обозначилась фанатичность — глаза расширились, губы шаманно бормочут в микрофон. Он подался вперед в кресле. Сказал:
— Ну-у а тее-пеерь, — и вскочил с кресла. Подошел к резервуару, уставился в ослепительное свечение.
— Сейчас должен получиться пузырь, — пробормотал он в микрофон, — на левой верхней конечности. Просто пузырь... Что-то снизу. Но только скрыто. Сделай другой. Делай его легче, легче. Уравняй и поддерживай это колебание, это, возможно, ее рука. Ее рука. Но сделай ее легче. Пройдись от точки к точке... — продолжал он безостановочно.
Кати наблюдала, зачарованная. Это было искусством скульптора, искусством отсекать лишнее. До сих пор Лукаш делал лишь заготовку. Главное — то, что он делает сейчас. Как получение производной, подумала она. Не являлось ли это физическим эквивалентом математической производной?
Лукаш вертелся вокруг резервуара, глаза горели, одежда взмокла от пота. Кати стояла рядом с ним, слушая, наблюдая. Поль Стоунер держался в глубине комнаты, ощущая отвращение, даже побаиваясь того, что происходило. Фигура в резервуаре — это в резервуаре — было... Кати Осборн...
Питер Лукаш потерял сознание в четыре тридцать дня. Его глаза так налились кровью и были так сухи, что веки просто не опускались, чтобы закрыть их. На губах запеклась кровь…
Пока Поль Стоунер приводил его в чувство, Кати Осборн заложила двенадцать килограммов электролитического никеля в бункер резервуара и из него отлила форму своего собственного изображения. Она старалась не смотреть на него. Кати Осборн была изображена Мадонной, но в руках она держала не младенца, а вакуум. Кати была потрясена, но и это неважно. Она никогда не будет такой, но и это неважно. Поскольку Кати Осборн теперь знала, как он это делал.
Поль Стоунер разбудил Лукаша около девяти.
— Она получила то, что хотела. Она работала над этой штукой, которую ты сделал. Ей удалось даже сделать так, что статуэтка парит. Она совершенно лишена веса.
Стоунер снял пиджак, животик вывалился, он выглядел уставшим, хотел домой.
Над головой Лукаш слышал гудение резервуара, работу вентиляторов, шаги Он вздохнул, поднялся.
— Пойдем посмотрим.