Журнал «Вокруг Света» №02 за 2005 год

— Итак, — продолжал Гильотен в зловещей тишине зала, — я предлагаю не просто унифицировать способ смертной казни, ведь даже такой привилегированный метод умерщвления, как обезглавливание мечом, тоже имеет свои недостатки. «Завершить дело при помощи меча можно лишь при соблюдении трех важнейших условий: исправности инструмента, ловкости исполнителя и абсолютного спокойствия приговоренного, — продолжал цитировать Сансона депутат Гильотен, — кроме того, меч нужно выправлять и точить после каждого удара, иначе быстрое достижение цели при публичной казни становится проблематичным (бывали случаи, что отрубить голову удавалось едва ли не с десятой попытки). Если же казнить придется сразу нескольких, то времени на заточку нет, а значит, нужны запасы «инвентаря» — но и это не выход, поскольку осужденные, вынужденные наблюдать за гибелью предшественников, оскальзываясь в лужах крови, часто теряют присутствие духа и тогда палачу с подручными приходится работать, как мясникам на бойне...»

— Хватит об этом! Наслушались! — вдруг нервно взметнулся чей-то голос, и собрание внезапно заволновалось — присутствующие зашипели, засвистели, зашикали.

— У меня есть кардинальное решение этой ужасной проблемы, — выкрикнул он, перебивая шум.

И четким, ясным голосом, как на лекции, сообщил присутствующим, что он разработал чертеж механизма, который позволит мгновенно и безболезненно отделять голову от туловища осужденного. Он повторил — мгновенно и абсолютно безболезненно. И торжествующе затряс в воздухе какими-то бумагами.

На том историческом заседании постановили рассмотреть, исследовать и уточнить проект «чудодейственного» механизма. Им помимо Гильотена вплотную занялись еще три человека — лейб-медик короля хирург Антуан Луи, немецкий инженер Тобиас Шмидт и палач Шарль Анри Сансон.

...Задумывая облагодетельствовать человечество, доктор Гильотен тщательно изучил те примитивные механические конструкции, которые использовались для лишения жизни когда-либо ранее в других странах. За образец он взял древнее приспособление, используемое, например, в Англии с конца XII по середину XVII века, — плаху и что-то вроде топора на веревке... Нечто подобное существовало в Средние века и в Италии, и в Германии. Ну а затем — с головой ушел в разработку и усовершенствование своего «детища». И это в немалой степени уберегло его от той политической сумятицы, которая творилась вокруг. Только что принятая новая конституция породила неразрешимые противоречия между королем и Собранием, поскольку министры не пользовались доверием ни первого, ни второго, да к тому же еще были лишены права заседать в Учредительном собрании. Кроме того, серьезно схлестнулись друг с другом едва успевшие возникнуть политические силы — Парижская коммуна, якобинцы, кордельеры, вдруг начав сомневаться во властных полномочиях Собрания. Гильотен настолько уже запутался во всей этой неразберихе, что еще в 1791 году почти бежал с должности секретаря Учредительного собрания. Хотя про себя полагал, что уж его-то дело — точно правое и, несомненно, служащее пресловутым идеалам свободы, равенства и братства — эти три волшебных слова были тогда у всех на устах.

Весной 1792 года Гильотен в сопровождении Антуана Луи и Шарля Сансона приехал к Людовику в Версаль — обсудить готовый проект механизма казни. Несмотря на нависшую над монархией угрозу, король продолжал считать себя главой нации, и его одобрение получить было необходимо. Версальский дворец был почти пуст, гулок, и Людовик XVI, обычно окруженный шумной, оживленной свитой, выглядел в нем до нелепого одиноким и потерянным. Гильотен заметно волновался. Но король сделал только одно-единственное меланхоличное, но поразившее всех замечание: «К чему полукруглая форма лезвия? — спросил он. — Разве у всех одинаковые шеи?» После чего, рассеянно присев к столу, собственноручно заменил на чертеже полукруглое лезвие на косое (позднее Гильотен внес важнейшую поправку: лезвие должно падать на шею осужденного точно под углом 45о). Как бы то ни было, но изобретение Людовик принял.

А в апреле все того же 1792-го Гильотен уже суетился на Гревской площади, где устанавливали первое приспособление для обезглавливания. Вокруг собралась огромная толпа зевак.

— Ишь, какая красавица, эта мадам Гильотина! — сострил какой-то нахал.

Так, от одного злого языка к другому, в Париже прочно утвердилось слово «гильотина». А еще в народе ее стали ласкательно называть «луизетткой». Гильотен и Сансон позаботились о том, чтобы опробовать изобретение сначала на животных, а потом на трупах — и, надо сказать, работало оно отменно, подобно часам, требуя при этом минимального человеческого участия.

Конвент наконец принял «Закон о смертной казни и способах приведения ее в исполнение», и отныне, за что и ратовал Гильотен, смертная казнь игнорировала сословные различия, став для всех одной, а именно — «мадам Гильотиной».