Рывком двинув ушанку на лоб, Сашка подскочил к завалившейся изгороди, вырвал две жердины и нелепыми прыжками кинулся с берега. Поскользнулся, проехал на боку и стал осторожно пробираться по неверному льду к горлу реки, мягко ступая катанками. Сашка опустился на четвереньки, не выпуская из рук жерди, у кромки распластался на ноздреватой поверхности, пополз. Хрупкий треск льда выстрелил по другому берегу, но Сашка уже подобрался к воде и стал выталкивать из-под себя жердину с сучком, похожую на багор.
Когда льдину с лосенком поднесло к горловине, Сашка выкинул вперед свое орудие. Сучок только скользнул по льду, но Сашка снова закинул жердину и, зацепив сучком за неровный край, повел... повел льдину к себе.
Лосенок скакнул с островка, не дожидаясь, пока его притянут, и кинулся вдоль берега, смешно выкидывая худые ноги. А Сашка глядел в стылую воду и не в силах был стронуться с места.
Талая вода
Скоро уже год, как я последний раз был в этих местах. Тогда мы бодро скользили, цепляясь за траву, по склону оврага; теперь его крутизна растворяется в нестерпимой белизне снега. Три осины, радовавшие нас трепетаньем листвы, высятся одинокие и голые. Под ними ночевали лоси, и старый самец сбросил тяжелые рога. Они коряво прочерчивают снег, словно знак необратимого времени.
Почти год прошел с тех пор, как мы ходили по летнему лесу вдвоем. Сейчас густые травы с яркими цветами лежат янтарным пластом под тяжестью снега, и вымерзла сладость несобранных нами ягод. А в тот жаркий день я пил студеную воду из ручья, бежавшего по дну оврага.
Спускаюсь в прогретое безветрие ложбины, проваливаясь в зернистую рыхлость потемневшего снега. Нога чувствует внизу воду: началось ее незримое подснежное движение.
Вдруг солнечный луч, вырвавшись из-за леса, стрельнул сквозь пирамиды елей и лег на склон. Пораженный, я остановился. Все засверкало вокруг. Матовой зеленью отливали стволы налитых влагой осин, зарделась лозина у вербы, ее барашки, скинувшие колпачки, блеснули серебряными брызгами. Где-то внизу переливался под солнцем оживший ручей. Наш ручей. В его журчании мне почудились близкий тихий смех и легкие шаги. Наклонившись, чтобы расчистить путь ручью, зачерпнул воды со снегом. Пил из ладони, обжигая губы. Знакомая родниковая вода. Но и другая вода — снежница. Талая весенняя вода. Она возвращает силы после дальней дороги.
Ледяная ловушка
Солнце еле успевало заглянуть в окно, как Сашка уже выкатывался из дома. Я еще стоял с полотенцем на крыльце, а он уже кричал от леса:
— Скорей иди! Что покажу-то.
Накинув ватник, я еле поспевал за прытким проводником, бросившим на ходу:
— На Черное пойдем.
На белизне озера выделялась лишь маленькая темная полоска. Вчера Александр продолбил лунку, воткнув рядом еловую ветку, чтобы было приметнее. Сюда-то он и торопился. Прочный наст хорошо держал. Ветер выбил на озерной поверхности мелкую рябь. Ступая будто по гофрированной доске, мы пересекли Черное... У темнеющей лунки валялась рыболовная снасть, впопыхах брошенная Александром. Рядом недвижно рыжела лиса.
Сашка видел, как это случилось.
Он еще с берега заметил на озере красноватую полоску — лису. Вдруг впереди выкатился серый комочек. Лиса рванулась за мышонком. Тот с перепугу свернул к еловой ветке и исчез, лиса кинулась за ним в лунку, взметнулась над озером красным факелом, дернулась и затихла...
Мы вытащили ее голову из лунки. Ее пасть была раскрыта хищно и зло. Такой она настигла добычу.
Смерть на ослепительном снегу казалась нелепой...
Земное притяжение
Вытянутые к земле, сосульки перед окном закрывали лес.
Ночью в лунном свете они мерцали. А поутру их четкие конусы оказывались другими — покрытыми от ночного мороза матовой изморозью. В полдень они наливались ясным светом, и тяжелые капли срывались с прозрачных концов.
С каждым днем от жаркого солнца сосульки все более вытягивались. Капли слетали с них, торопясь, словно хотели перегнать друг друга.
Как-то на крыше послышалась возня. Я вышел на крыльцо, и перед лицом моим медленно проплыла белая рыхлая масса. Она глухо шлепнулась, обдав меня мокрым снегом.
Сбежав по ступенькам, я запрокинул голову, жмурясь от ярких лучей. Черный на солнце, с нелепо торчащими ушами шапки, Федор Григорьев скидывал с крыши снег. И вот очередная глыба, шурша по дранке, рухнула с края крыши и увлекла за собой сосульки. И они вернулись к земле, чтобы принести ей сверкание солнца и живительную силу влаги.
Березовый свет
У самого леса ветер затихал. К запаху мокрого снега деревья добавляли ароматы нагретой коры, набухших почек, а с проплешин на южных склонах тянуло прелой листвой. Совсем по-летнему пахли острые листики новой травы...
Мы тихо шли в березовой роще. Легко дышалось холодным воздухом, хотелось его пить жадно, взахлеб.
— Не воздух, а березовый сок, хоть в кружку наливай, — говорил, словно читал мои мысли, Федор Григорьев.