Журнал «Вокруг Света» №03 за 1983 год

Да, это был он. Притом лунный, с поправкой на солнечный и, вероятно, на високосный год. Колоритная роспись гробницы и обсерваторно-календарные особенности досыпки над нею — цепочка лунок у северо-восточной полы — раскрывали идею приобщения погребенного к благоприятному полугодию: к весне — лету. Так сказать, обрядовая гарантия его воскресения. Каким же представлялся древним сей сказочный процесс?

— Смотрите, — мы вновь склонились над чертежом, — что напоминают очертания черноземной досыпки и этого вот внутреннего слоя из желтого лесса?..

Сергей помедлил, поразмышлял, а затем уж сказал:

— Антропоморфную стелу?

А Кубышев сразу же вспомнил рассмотренный перед этим второй кромлех из Великоалександровского кургана.

— Вот именно! Две человекоподобные фигуры. Притом внутренняя — мужская, а внешняя — женская.

— Понятно...— протянул Полин. Анатолий Иванович только руками развел.

— Ну и как же будет происходить возрождение? — продолжил Сергей.

— Справа от его головы — красный комок охры. На стенке гробницы красная же точка. Смотрите — они совместятся, если погребенный развернется в чреве женоподобной фигуры — в утробе матери-земли! — на три четверти круга... и обратится головой на восток в сторону ног фигуры, в сторону восхода Солнца в день равноденствия. Весеннего равноденствия! — видишь, как лунки?..

— А почему «три четверти круга»? — поинтересовался Анатолий Иванович.

— Лето, осень, зима. А весной — рождение.

— Логично,— согласился Сергей.— Но есть слабое место: досыпка ведь земляная, могли при фиксации и ошибиться. Вот если б тут стоял кромлех, как в Великоалександровском.

— Между александровским кромлехом и Старосельской досыпкой можно типологически расположить аккерменьскую выкладку. Да и дольмены Кавказа...

В конце сезона 1981 года мы вновь оказались в местах Великой Могилы: на берегах Сиваша. Три-пять тысячелетий простояли курганы, память о жизни былой сберегая. И от нас, археологов, зависело — смогут ли люди эту память постичь. Ведь дело тут даже не в объектах раскопок. А в истории, корни которой в земле.

Шло время, углублялись траншеи, накапливались чертежи. И я начал понимать, что древнейшая — первая среди десятка последующих — насыпь хранит нечто из ряда вон выходящее. На общем плане раскопок проступили контуры оранты — женоподобной фигуры с воздетыми над головою руками!

И наступил последний день. Открылась центральная площадка на уровне древней поверхности, и три ямы при ней. Все это было изучено досконально, много раз черчено-перечерчено. И можно было бы уже не приходить, не тащиться пешком за десять километров от места нашего основного лагеря, да еще до рассвета. Но день был особый — осеннего равноденствия. И хотелось все увидеть своими глазами...

Знакомые, пропитанные предрассветным туманом дали показались мне необычными. На востоке — за Сивашем, над морем Азовским — туман розовел, наливался багрянцем, а уходящая ночь сворачивалась за горизонт, цепляясь за бесчисленные «островки» соленых болот. Восход приближался, менялись оттенки багрового, синего, голубого и серого. Древние, конечно же, полагали, что земля и небо поднялись из прогретых, взбитых волнами близлежащего моря соленых болот.

Я стал восточнее двух соседствующих ям на подкурганной площадке, оформленной в виде головы козла,— и тень перекрыла эти «глаза». Площадка, вероятно, символизировала созвездие Овна, которое в те времена — на рубеже III и II тысячелетий до нашей эры — достигало, наибольшей яркости в моменты весеннего и осеннего равноденствий. Я сверился с чертежами: восточная яма-глазница хранила останки вождя, а западная — принесенного в жертву во имя процветания народа.

Защитник и умножитель стад Пушан с козьей головой иногда — по «Ригведе» — был владыкой достатка, покровителем злаков (весна зачинает, а осень дарит изобилие); в качестве пастуха слыл знатоком счастливых путей (к летним кочевьям и зимним стоянкам); служил проводником по путям к другим мирам, вплоть до потустороннего. Вот он — его обращенное на север (к смерти — зиме) лицо, на дне третьей, огромной ямы-воронки. Сейчас оно запорошено пылью, покрыто принесенной ветром из степи соломой.

Все. Но прежде чем свернуть карту-миллиметровку и покинуть раскоп, я еще раз рассматриваю чертеж насыпи над площадкой — Пушаном. Пушан вместе с содержимым «глазниц» был перекрыт курганом-орантой. Вздутое чрево его сулило возрождение почившему и принесенному в жертву — в день стояния Овна над обращенной на юг головою оранты.

Когда же, в какие века должно было свершиться то мифическое возрождение? Ведь оранта, быть может, и есть отражение сохранившихся в течение многих веков (и даже тысячелетий) представлений древних об изначальной женской энергии, породившей Вселенную. Это представление, возможно, отразилось и в «Ригведе» в образе Адити («бесконечное, вечное») — матери всего сущего...

Юрий Шилов, кандидат исторических наук Фото Е. Жикулина

Символика древних курганов