Журнал «Вокруг Света» №03 за 1986 год

Так я услышал

Рассказ «Бригадиста»

Я родилась и выросла в мелкобуржуазной семье. Мои родители держат небольшой магазинчик здесь, в Манагуа, — пульперию. В герилью я попала из-за ссоры с матерью и сестрой. Надоела их чопорность, надоели «приличия» Ну и решила помогать чавалос. Это уже потом ко мне пришли понимание и сознательность. Думаешь, поначалу я знала, что такое наш народ, какой он, чего ждет от будущего? Мое знакомство с народом началось позже, в марте восьмидесятого.

Меня направили в деревню под многообещающим названием Ла Рика — Богатая, — что километрах в сорока к северу от Сан-Себастьяна. Добралась я туда к вечеру. Боже мой, Ла Рика! Ужасающая бедность — десяток бамбуковых и дощатых хижин, пульперия, голые детишки с вздутыми животами, тощий мул у коновязи, женщины-старухи... Такой жизни, такой нищеты я еще не видела. Местечко встретило меня неприветливо. Правда, все со мной здоровались. Потом я узнала, что в деревнях так принято — здороваться со всеми, даже с незнакомыми. Разыскала алькальда. Средних лет крестьянин, жилистый, с глубокими морщинами на лице. Звали его дон Педро Берриос. Представилась, сказала, зачем приехала. Алькальд покрутил головой и вздохнул.

— Я, конечно, вам помогу, раз власти вас прислали, — промолвил он наконец, критически оглядев меня с ног до головы. — Однако, думаю, ничего у вас не выйдет. Лучше вам, сеньорита, завтра поутру обратно в город подаваться. А переночевать я вас устрою, об этом не беспокойтесь...

В хижине, куда меня поместили, был земляной пол, голые стены, очаг за перегородкой. Дикий банан скребет листьями по крыше... Темно, жутко...

— Не бойтесь, сеньорита, — говорит дон Педро. — Ничего с вами не случится. Сейчас гамак принесем, хворост... Лампу я вам свою отдам, керосиновую. Растопите очаг, кофе попьете...

Легко сказать — «растопите очаг»... До полуночи я с ним промучилась, сколько хворосту извела, а растопить так и не сумела.

Утром поднялась по-городскому, часов в восемь. Открыла глаза — вижу, дон Педро на пороге сидит, ждет. И понимаешь, компа, вдруг мне стало отчего-то стыдно, неудобно. Вроде все идет нормально, спокойно, а вот стыдно. И так меня это разозлило, что решила я с алькальдом не церемониться.

— Дон Педро, — говорю как можно строже, — где люди, почему не пришли на занятия? Вы — власть здесь, должны обеспечить явку...

— Где ж им быть, людям? — спокойно и опять насмешливо отвечает он. — В поле уже давно. Как солнце встало, так в поле и ушли, Ну, надумали возвращаться?.. — Нет так нет. Гнать я вас, сеньоритата, не могу, — усмехнулся. — Давайте лучше покажу, как очаг растапливать...

— Я к зеркалу. Боже! Лицо, шея — все в саже... Ах, компа, сейчас-то я понимаю, какой самонадеянной и глупой девчонкой была. Городская сеньорита, чистенькая, в джинсиках, лак на ноготках — и учительница. Чужой я им была, чужой бы и осталась... Если бы не дон Педро и Виктор, командир нашей бригады добровольцев.

Дон Педро по-отечески опекал меня, помогал, защищал. Но поначалу у меня ничего не ладилось. На первые занятия пришли пять человек: дон Педро с женой и свояченицей да двое взрослых его сыновей. Сколько раз, уйдя за деревню, тайком ревела я от отчаяния и беспомощности. Пожилые крестьянки, когда у них что-то не получалось, вставали и уходили. «Оставьте нас в покое, сеньорита, — говорили они мне, — стары мы учиться, да и вы чересчур молоды нас учить». Так заканчивалось большинство уроков.

Положение спас Виктор. Как-то собрал он всех бригадистов, которые работали по окрестным хуторам, и сказал:

— Ребята, трудности у нас одинаковые. Давайте вместе подумаем, что делать. Мне кажется, чтобы завоевать доверие крестьян, нужно выйти с ними в поле. И не просто работать рядом с ними: работать не хуже них. Будет трудно, может быть, очень трудно. Но это единственный путь к их сердцам.

Наутро я пошла с крестьянами в поле. А вечером едва добрела до своей хижины. Следующим утром болело все тело, все суставы. На третий — с помощью дона Педро сделала почти половину того, что обычно делает крестьянка. На четвертый хотелось все бросить и уехать домой. Но после работы в мою хижину пришли восемь женщин и трое мужчин. Мы долго разговаривали, они расспрашивали меня о революции, о Сандино, о жизни в столице. Следующим вечером пришли уже пятнадцать человек, потом двадцать... Так сложился мой класс.

Пять, месяцев по вечерам я учила их читать и писать, а днем они учили меня крестьянскому труду. Про джинсы и маникюр я и думать забыла. Ходила, как и все крестьянки, в ситцевом выгоревшем платье, веревочных сандалиях. Научилась печь великолепные «тортильяс», топить очаг, обмолачивать кукурузу... Многому научилась. А главное — узнала, как живут крестьяне, о чем думают, о чем мечтают. Разве смогла бы я приобрести такой опыт, оставаясь в Манагуа? Никогда. И представляешь, мои бывшие ученики до сих пор пишут мне письма!..

Мальчишки Манагуа

Разбирая старые дневники, относящиеся к сентябрю 1981 года, к первым месяцам пребывания в Никарагуа, я нашел такую запись: