Журнал «Вокруг Света» №03 за 1994 год

Как-то раз, помню, проходил мимо памятника Васко да Гаме — и вдруг слышу: русская речь. Гляжу: навстречу мне — четверо парней. Двое о чем-то оживленно беседуют, другие двое глазеют по сторонам. Я было открыл рот — чисто инстинктивно, но, прежде чем сообразил, что же им сказать, они уже были далеко. «Ну и ладно, — мысленно рассуждал я, — даст Бог, еще свидимся». (Откуда мне было знать, что, быть может, кому-то из этих молодых ре(5ят осталось жить несколько дней? Южную Африку я покинул в один из будних дней. И только потом узнал, что в следующее воскресенье, 25 июля, группу русских моряков пригласили на службу в одну из англиканских церквей Кейптауна; во время богослужения в церковь ворвалась банда черных фанатиков и обстреляла прихожан -двенадцать человек погибли, в том числе трое русских. Оказывается, в Кейптауне не только грабят...

Как горько сознавать, что события, подобные трагедии 25 июля, время от времени происходят в такой прекрасной, богатой стране, которая являет собой единый в своем многообразии природный заповедник, не сравнимый, пожалуй, ни с одним другим в мире, не говоря уже о достоянии, созданном руками человека.

Впрочем, сами южноафриканцы, в отличие от иностранцев, смотрят на жизнь более спокойно, и даже философски. Вот один из примеров их отношения к действительности.

Над Кейптауном вздымается ввысь, более чем на километр, гора с совершенно плоской вершиной, получившая название Столовой. Она всегда манила и манит не только туристов, но и местных жителей — всех, от мала до велика. С этой плоской, как поверхность стола, вершины открывается непередаваемый по красоте вид на бескрайние океанские просторы и на город, распростершийся у самого ее подножия.

Поднялись на эту вершину и мы. Мы — это я и супруга таиландского посла в какой-то африканской стране, приехавшая в ЮАР туристкой; я познакомился с ней на экскурсии по Кейптауну. Она привлекла мое внимание тем, что то и дело боязливо озиралась, словно ей отовсюду угрожала опасность. «Наверно, она прилетела из какой-нибудь нищей страны вроде Сомали, где угроза жизни тебя подстерегает буквально на каждом шагу, — решил я, — вот и боится». Однако ошибся — она, оказывается, прибыла из Кении, страны, в общем-то, благополучной.

Когда мы собрались спускаться с вершины вниз, на беду, что-то случилось с фуникулером. Так что у подножия мы оказались, когда стемнело — ни одного такси на стоянке уже не было. Я обратился к чете буров, приехавших сюда на машине, и спросил, не смогут ли они подбросить нас в город. Те любезно согласились и ушли, объяснив, что сейчас подгонят автомобиль. Ушли — как в воду канули: нет их и нет. Моя знакомая разволновалась не на шутку, ее беспокойство передалось и мне. Наконец долгожданная машина медленно и как-то неуверенно подкатила к нам. Что же случилось? По словам буров, какие-то горе-радиолюбители разбили в машине стекла и вытащили стереоустановку. Салон был сплошь усыпан осколками. Ничего не поделаешь, застелили сиденья и пол чем попало, так и поехали — соблюдая крайнюю осторожность, чтобы не порезаться.

Как ни странно, чета буров отнеслась к происшедшему невозмутимо: случилось так случилось, ничего-де не попишешь. Но только не моя попутчица-тайка. Она пребывала в состоянии шока и в ужасе твердила: «Выберусь отсюда целой и невредимой, непременно поблагодарю мужа за добрый совет».

Дело в том, что муж уговаривал ее не ездить в эту «проклятую Богом Южную Африку». Когда мы наконец остановились метрах в ста от ее гостиницы, она спросила меня, кивнув в сторону двух пожилых кейптаунцев:

— Как, по-вашему, вон те джентльмены не опасны?

Я собрался было выйти из машины, чтобы проводить насмерть перепуганную женщину до дверей гостиницы, но она, опередив меня, стремглав пронеслась мимо старичков, которые, остолбенев от неожиданности, провожали ее недоуменными взглядами.

Философское спокойствие белых южноафриканцев непостижимо для иностранца, узнающего из газет такую вот статистику: белых — пять миллионов, черных и цветных — двадцать пять.

На что же надеются белые? На распри между черными и вражду между АНК и СПИ? Как бы то ни было, в численном отношении разница между белыми и черными южноафриканцами огромна. Так о каком спокойствии здесь можно говорить?

После нескольких поездок по Капской провинции я, однако, понял, почему белые южноафриканцы не беспокоятся насчет будущего.

Капская провинция сплошь засажена виноградниками, на которых работают сотни тысяч цветных южноафриканцев. В Кейптауне проживает один миллион цветных, в провинции — два, а по всей Южной Африке их насчитывается три миллиона.

Кто же они, эти цветные, люди смешанных кровей, и почему им отводится важная роль в будущем Южной Африки?