— Алпо, отпустите его, — сказал Буренин молодому здоровяку, задержавшему жандарма. — Пусть убирается!
Под свист и улюлюканье Закачура бросился к вокзалу. А Вец, никем не узнанный, направился вслед за Горьким в огромной толпе, которая провожала писателя до гостиницы с пением «Марсельезы».
...Ротмистр Лявданский еще раз прочитал рапорт Закачуры и Веца и решительно взялся за перо. В начале донесения начальнику управления генералу Фрейбергу он указал, что вечер в Финском национальном театре был организован «в пользу якобы пострадавших во время мятежей в России. В сущности, — подчеркнул Лявданский, — сбор должен поступить на революционное дело в России».
Далее жандарм отметил, что в театр доставлено было «огромное количество» брошюр со сказкой Горького «Товарищ», причем их распродали «в один миг». В конце рапорта Лявданский с тревогой писал, как тепло встречали зрители Горького: «Когда он вышел, публика кричала: «Да здравствует Максим Горький, брат свободы!» — и тому подобные возгласы».
В воскресенье, 22 января (4 февраля) 1906 года в Доме пожарной охраны, где имелся вместительный зрительный зал, по инициативе Гельсингфорсского рабочего союза и Красной гвардии был устроен второй литературно-музыкальный вечер с участием писателя, который прошел с еще большим успехом.
Глубоко взволнованный оказанным ему сердечным приемом, А. М. Горький писал в феврале 1906 года из Гельсингфорса Е. П. Пешковой:
«В Гельсингфорсе пережил совершенно сказочный день. Красная гвардия устроила мне праздник, какого я не видел и не увижу больше никогда. Сначала пели серенаду под моим окном, играла музыка, потом меня несли на руках в зал, где местные рабочие устроили концерт для меня. В концерте и я принимал участие. Говорил с эстрады речь и, когда закончил ее словами: «Эляккеен Суо-мен тюэвястё», что значит: «Да здравствует финский рабочий народ», — три тысячи человек встали как один и запели «Наш край» — финский национальный гимн. Впечатление потрясающее. Масса людей плакали... Все было как в сказке, и вся страна, точно древняя сказка, — сильная, красивая, изумительно оригинальная».
Извозчик натянул вожжи, и под копытами лошадей зацокали камни Елизаветинской улицы. Горький посмотрел назад, в конец улицы, и, обернувшись к сидевшему рядом с ним в санях мужчине, сказал:
— Ловко мы их объегорили, Владимир Мартынович! Теперь долго меня не найдут. А то уж обнаглели, прямо на пятки наступают.
Мужчина сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий, крутой лоб, и ответил, заикаясь: