Журнал «Вокруг Света» №04 за 1988 год

Казалось бы, церковь должна была всячески поощрять завидную «набожность» вчерашних язычников. Однако на головы крестьянских резчиков то и дело обрушивались гонения. В послании, обнародованном в 1752 году, жемайтийский епископ Тишкявичюс возмущался: «По Жемайтии (северо-западная часть Литвы, где деревянная скульптура получила наибольшее распространение.— Т. Я.)... ходят никуда не годные скульпторы, а вернее, изготовители изображений святых... по своему виду и жестам ничего общего не имеющих с какой-либо святой традицией...» И призывал местных священников уничтожать изображения.

Чем так не угодили католической церкви крестьянские мастера? А тем, что в их работах не было той отвлеченной святости, что отличала церковную скульптуру. Даже беглого взгляда на богов и святых, сошедших с крестьянского верстака, достаточно, чтобы понять, что религиозный сюжет был для мастера лишь канвой, на которую он накладывал свои мысли и чувства. Деревянные распятия являли людям не благостный лик всепрощающего божества, а гибнущего в муках человека. Богоматерь страдала так, как страдает каждая мать, потерявшая сына. Горе ее было таким земным и понятным, что крестьянские скульпторы порой бесхитростно вкладывали ей в руки платок и рисовали на щеках крупные слезы.

Не нравилось, вероятно, церкви и пристрастное отношение крестьянских скульпторов к католическим святым. Здравый смысл народа решительно поделил их на «полезных» и «бесполезных» — тех, что прославились лишь деяниями во славу церкви, и столь же решительно отдал предпочтение первым. Излюбленным и, пожалуй, наиболее распространенным сюжетом в работах крестьянских резчиков стал святой Юргис (Георгий Победоносец), поражающий дракона: народ, замученный набегами крестоносцев, видел в нем своего защитника. Много дошло до нас и скульптурных изображений святого Изидорюса, покровителя пахарей и сеятелей. Возможно, в нем узнавали крестьяне языческого Патримпаса (отголоски пантеизма слышны, кстати, в самом названии деревянных фигурок святых: литовское «девукай» буквально переводится на русский как «божки»).

Как часто бывает, гонения, которым подвергались крестьянские резчики, сослужили хорошую службу деревянной скульптуре. Народные мастера прошлого, поставленные в жесткие рамки, которые вынуждали их строго следовать признанным церковью образцам в изображении святых, научились минимальными средствами добиваться максимальной выразительности своих работ. И это умение во всей своей полноте передалось современной литовской скульптуре.

— Недавно недалеко от нас, вон там,— Регина кивает куда-то за дорогу,— археологи раскопали древнее захоронение. Нашли много украшений. Мы с Юстинасом ходили смотреть, интересно было. И, знаете, я все время думала об этих людях. В огороде ли копаюсь, обед варю, стираю — все думаю: какими они были? И как странно: они ходили по этим полям, видели те же холмы, пили, наверное, воду из нашего родника... А потом археологи отдали нам кусок дуба, который пролежал в земле невесть сколько лет. Может, дуб этот рос, когда еще живы были те люди? — Она вопросительно поднимает глаза и, вздохнув, сама себе отвечает: — Да нет, вряд ли... Но все равно он очень старый, и цвет у него такой... древний, пыльный... Я как взяла его в руки, так будто сразу увидела, какими они были — предки Годеляй...

Словно из толщи веков проступают из дерева две фигуры: мужчина и женщина. Они вглядываются в нас из далекого далека, как мы вглядываемся в прошлое. «Кто вы?» — вопрошают их строгие лица. «Какие вы?» И что-то неуловимое протягивается между нами.

Рассказы Юстинаса и Регины о своих скульптурах порой перерастают в притчи. Мы разглядываем многофигурную композицию из черного мореного дуба, а Юстинас с удовольствием вспоминает:

— Вы не поверите, но это была просто коряга. Ее мелиораторы где-то выкопали и нам принесли. Вот тут, сзади, у нее сук торчал. Словно ведьма, которая чего-то испугалась и со всех ног удирает. Я стал думать: от кого она удирает, чего боится? И понял: от Юлии Жемайте, нашей писательницы, знаете такую? — Мы кивнули, но он решил все же объяснить: — Она про крестьян писала, про простых людей, а над помещиками и ксендзами смеялась. И никакой нечистой силы не признавала, считала, что все беды человека — от человека...

Чувствуется, что Юстинасу самому нравится эта работа, и она действительно хороша. Женщина, по-крестьянски повязанная платком, сидит над книгой, а вокруг нее черными вихрями бушует неспокойное время. Вихри швыряют, пытаются сбить с ног ее героев, но им это не удается. Лишь нечистая сила улепетывает сломя голову.

Все в окрестностях знают, что Ионушасы занимаются деревянной скульптурой. И поскольку дело это в Литве уважаемое, а здесь, в Жемайтии,— особенно, люди тащат им с полей и из леса разные коряги. Но хотя глаз на дерево у жемайтийцев острый, далеко не каждая их находка годится в работу. А уж такой мореный дуб, что попался мелиораторам, и вообще редкость.