— Отец охотник был у меня, ако у нас все охотники. Петли на птицу ставили, дробовиком ее доставали — много тетер да рябков тогда водилось. Иной раз по семьсот штук за сезон привозили, а сдавали их тамошнему купчине Мелюкову Петруше. Воз рябчиков да воз тетер — разве плохо жить-то? Что на хлеб обменяем, что на одежу... Рябков — их еще «питенбурами» звали — перекупщики в Питер везли, на стол к высокому обчеству, а тетер — тех мы сами поедали. Отец мне говорил: «В Чаще мы рябчиков берем, в Чаще. Едомы там хорошие, много всякой пищи для птицы есть». С нашей деревни туда все мужики ходили: кто в саму Чащу, а кто и подалее, на реку Вашку, к зырянам. В Чаще-то, отец сказывал, они и встречались с зырянскими охотниками. Путики-дорожки ихние там сходились: встретятся, посидят, покурят и разойдутся. А когда и вместе зачнут охотиться. Честный был народ, обиходный. Если увидит зыряна птицу в чужом силке — никогда не тронет. И в избушках лесных у них всегда порядок был: сами жили чисто и других к чистоте приучали.
Тебе о Пришвине-то сказывать али нет? Ну, тогда слушай. Небольшого росточка он был мужчина, бородка клинышком, приветливый такой и шутник большой. Я ведь ему обеды готовила, как он с Чащи-то вернулся. И было это на реке Вые, в деревне Окулово, я там уборщицей в конторе лесопункта работала. Помню, к нему мужики наши ходили. Сидят, рассказывают, а он тетрадочку достанет — и все пиша, пиша. Вечером чаю напьется, окошко раскроет да и попевает с радости. Я тут и осмелела, как попевает-то, спрашиваю его: «Как там Чаща-то, велик ли лес? И вправду ли говорят, что он бытто заговоренный?» — «Ой,— говорит,— хозяюшка, лес до того чуден, как в сказке побывал. Промеж сосен-деревьев не то что березку — уду и ту не пропихнешь, один сплошной частокол. Вот какой лес!..» Геннадий Максимович Думин:
— Когда к нам Пришвин-то приезжал? В 35-м, говоришь? Нет, не помню. Видать, с войной всю память смыло. А может, тогда в лесу робил или на сплаве. Я ведь с детства к охоте приучен, считай, всю жизнь по лесам шастал. Хоть в Чащу, хоть на Вашку — куда хошь выведу. На Вашке (в республике Коми это) у нас сенокосы были, две избы стояло, кроме пинжаков (пинежан.— О. Л.), никому там косить не дозволялось. Место так и называлось — Пинебаза. Почему так далеко за сеном ходили? Да потому, что в лесопункте и колхозе тогда около двух тысяч лошадей состояло, надо было их чем-то кормить. А сено на Вашке было хорошее, заместо овса шло, баское сено...
Так, давай считать: 37 километров это до Коды, там сейчас лесопункт. Потом до Заломской просеки, где Чаща начинается, еще километров тридцать, а от Чащи лесными тропами до Вашки все сорок набегут. И две речки еще надо перейти — Каргаву и Порвеш...
Только я вот что-то не помню, чтобы Чащу Чащей называли. В детстве, когда мальцом был, старики это место Корабельными Рощами звали. Говорили, будто бы царь Петр большую дорогу туда хотел рубить, чтоб лес вывозить и корабли строить. Да, видать, напужался нашего климату и ушел, отступился... А самая короткая дорога туда вела от Выи: утром вышел, а вечером уже на месте. Этой дорогой, помнится, выйские колхозники зимой сено вывозили, которое на Пинебазе заготовляли. Сейчас, конечно, там все заросло, и за сеном давно никто не ездит, а зарубки, думаю, остались.
Я бы, конечно, сходил с тобой, показал, что да где, да вот ноги не унесут, сильно они у меня занедужили... А вообще я тебе скажу: Чащу увидеть — как на Луне побывать!..
Николай Иванович Шарапов:
— Да, был в Чаще, видел. Впечатление? Да как вам сказать: Пришвин не зря туда ходил, есть что посмотреть... Лес спелый и перестойный, высокопродуцирующий. В основном сосна за двести-триста лет. Бонитет (Бонитет — показатель продуктивности леса.) древостоя приближается к высшей категории. Примерно одна треть массива выгорела. Точнее, опалена огнем где-то в 72—74-м годах.
Как выглядит в целом? Представьте себе два сосновых острова с маленьким перешейком, вытянутые с севера на юг,— это и есть Чаща. Местность всхолмленная, труднопроходимая, много поваленных деревьев, и кругом болота. Сосновый оазис среди болот! Черники и брусники навалом. Дичь летает непуганая, в основном глухарь и рябчик. Но вот следов охотничьих костров и привалов я что-то не встречал...
Что вам еще сказать? Да, в центре массива стоит тригонометрический знак, рядом — остатки деревянных фундаментов. Кое-где угадываются следы лесовозной колеи. Именно тележной колеи, лошадной, потому как трактор там не бывал. И нечего ему там делать... В тридцатых годах в Чаще клеймили спецзаказ, то есть на каждом гигантском дереве делали зачистки топором, и на этом белом зачищенном кусочке было обозначено буквой, какой это сортимент: А — значило авиация, К — корабельные мачты, О — особого назначения... И много еще всяких букв было. Потом, уже в годы войны, этот клейменый лес вывозили по дороге-ледянке на Пинегу, до избы Глубокие Воды.