Журнал «Вокруг Света» №04 за 1994 год

Пока швартовались, упала ночная тьма, но я долго бродил по причалу и выходил к дороге, что вела из небольшого ярко освещенного поселка, где гремела музыка и развлекалась заезжая публика, к мрачно высившейся на фоне звездного неба горе, скрывавшей увиденный нами город. Лишь машины, шурша шинами по гравию, спускались с горы, ослепляя светом своих фар.

Проснувшись утром раньше обычного, я перебрался по сходням на берег, искупался и тут заметил батюшку — он обливался пресной водой из-под крана, обнаруженного им у придорожного ресторанчика, за которым торчала стрелка указателя с названием «Монемвасия». Стрелка была точно направлена на монолит горы. Не очень широкий мост соединял материк, то есть Пелопоннесский полуостров со скалой-городом. По этому-то мосту мы и направились с отцом Августином к стенам города, который окутывала завеса таинственности. Она ощущалась и на расстоянии, когда мы смотрели на город-скалу с моря, она чувствовалась кожей и нутром, когда мы вступили на мощенные камнем улочки.

Я был так поглощен своими ощущениями, что не могу точно припомнить, какие ворота прошел первыми: то ли ворота арки, прорезанной в толстенной стене каменной кладки с полуразвалившейся башней наверху; то ли деревянные ворота в стене, сложенной из крупных блоков песчаника. Лишь отчетливо вижу перед собой толстые железные полосы и засовы на дереве ворот, старое железо, все в язвах от ржавчины и соли морских ветров.

Сколько же столетий отшумело над этим городом! На этой скале археологи раскопали стоянку древнего человека; по свидетельству летописей, кто только здесь не вил свое гнездо: и готы, и эллины, и византийцы, и рыцари-крестоносцы, и венецианские купцы, и турки, и, конечно, греки...

Было такое раннее негромкое утро, что все окружающее: домики, цветущие кустарники, еще закрытые магазинчики — воспринималось совершенно нереально, будто мы передвигались по заколдованному городу, оставленному жителями. Единственно, мне все время бросалось в глаза, что новые улочки, лезущие вверх по склону, и свежепокрашенные домики вырастают из прежней жизни, из старого города. Многие фундаменты явно собирались из камня древних построек, а кирпич в стенах был старым, закаленным...

И поэтому я начну свой рассказ с описания старого города.

Мы карабкались с батюшкой, как козы (пусть отец Августин простит меня по старой дружбе за такое сравнение) по горной тропе, она тоже была когда-то улицей, вверх по крутому склону. Колючие, жесткие ветки кустарников-фригане, стелящихся чуть ли не по земле и образовавших целые заросли, цеплялись за одежду, в кроссовки сыпался песок и мелкие камешки, но мы упорно лезли вперед. Я, бывший альпинист, еле успевал за архимандритом Августином, заядлым туристом и байдарочником, объехавшим полсвета.

Наконец мы выползаем к подножию древнего храма на самой вершине скалы, и я устраиваюсь передохнуть на небольшой площадке.

Возможно, здесь была когда-то площадь, так как по краям ее лежат мраморные колонны, лишь одна сохранилась и упрямо стоит — наперекор всем ветрам и невзгодам. На таких площадях собирался народ на публичные собрания, устраивались театральные представления и спортивные игры. Посредине — овальное углубление, нечто вроде водоема или колодца. Здесь женщины набирали воду и обменивались новостями, а вечерами собирались мужчины, чтобы коротать время в неторопливых беседах. Солнечные блики играют на розоватом мраморе колонн, тени скользят по заросшим травой плитам, где ступали сандалии гречанок и кипела непонятная для нас жизнь, наполненная веселыми и грустными событиями.

Диковатая красота разрушенного города вызывает в душе поэтические образы. Возможно, еще и потому, что в нем родился известный поэт Яннис Ристос, продолжатель футуристических традиций Маяковского.

Невольно всплывают в памяти строки Блока:

Забытый гул погибших городов и бытия возвратное движенье...

Чтобы зарисовать круглый купол и ребристые колонны храма (потом мы определили по рисунку, что это действительно византийский храм), я выдираю из сухих веток плоский камень, подкладываю его под блокнот и оглядываю вокруг выжженную солнцем вершину холма, заросшую ломкой желто-бурой травой. Боже мой, а ведь здесь когда-то произрастали великолепные сорта винограда, и город этот в Европе называли — «Мальвуазия». Знаменитые мальвуазийские ликеры завоевали известность еще в средние века (помните, как погиб Ричард III? Его кинули в бочку с мальвазией, и он захлебнулся). Шло время, и на этих склонах перестали выращивать виноград, ведь городок неоднократно разрушался, а турки его сожгли. Однако саженцы муската были вывезены отсюда на Кипр, Сицилию, Сардинию, в Испанию и Францию. Москвичи наверняка помнят, как некоторое время назад прилавки винных магазинов были заставлены длинными, изящными бутылками с этикеткой «Мускат Лоэль», их к нам привозили с Кипра. Но почти никто не знает, что вино делалось из сортов винограда, которые когда-то произрастали в Монемвасии.