Журнал «Вокруг Света» №06 за 1960 год

Но более всего распространены в индейских деревнях попугайчики. Ярко-зеленые, желтые, алые, синие, они важно расхаживали по пыльной земле или карабкались по крышам. Один попугайчик — маленькая, очень дружелюбная птаха желто-зеленого цвета с черной головой, старавшаяся резкими, отрывистыми криками привлечь мое внимание, когда я проходил мимо, — оказался неизвестного мне вида, хотя в Амазонии он, вероятно, широко распространен.

Два тукана завершали список прирученных животных. В деревнях, которые я посещал раньше, было еще больше птенцов и зверенышей — оленей, пака (Пака — домашнее ларнокопытное- животное рода лам.), пекари, оцелотов, ягуаров, агути, длиннохвостых попугаев, ястребов, сов, уток; встречались даже молодые тапиры, самые крупные млекопитающие южноамериканского материка. Иначе говоря, я видел прирученными чуть не всех съедобных или чем-нибудь примечательных представителей животного мира этой страны — иногда только молодых (это относится к кошачьим и тапирам), но чаще всего взрослых.

Одних держат исключительно ради забавы; агами исполняют обязанности сторожей, предупреждающих о появлении духов, ягуаров и враждебных людей; попугаи поставляют перья для головных уборов и других украшений (и вследствие этого выглядят подчас довольно общипанными). Часто приручают детенышей бездетные индианки, а их здесь немало.

Известную роль играют суеверия; например, широко распространено убеждение, что благополучие семьи зависит от состояния ее домашних животных или что можно таким способом завоевать благоволение духов, обитающих в зверях. Но, конечно, в большинстве случаев животных содержат как запасный источник пищи.

Любопытно, что в неволе почти все эти птицы и животные не способны к продолжению рода. Их никак, следовательно, нельзя считать одомашненными. Быть может, наши собственные домашние животные — собаки, скот, гуси, лошади, утки, куры — тоже первоначально содержались лишь как источник пищи, а потом уж, когда выяснилось, что они размножаются в неволе, были отобраны для разведения. Многие виды животных на первый взгляд подходят для этого ничуть не меньше, чем уже известные нам. Гокко, например, дают гораздо более вкусное мясо, чем индейки, а ухаживать за ними ничуть не сложнее. Тем не менее их не разводят широко именно потому, что они не смогли перешагнуть через некий физиологический барьер.

Но чем объяснить поразительное умение индейцев приручать диких зверей и птиц? То ли дело в самой природе животных, обитающих в джунглях Южной Америки, то ли индейцы знают какой-то секрет? Так или иначе, только самые тупые звери и птицы (ленивцы, опоссумы, тинаму (Тинаму — птицы из подотряда килевых) не поддаются здесь приручению.

Что касается детенышей, тут важную роль играют, конечно, забота, внимание, хороший уход. Индейцы приносят в деревню совсем крохотных животных, только что родившихся или вылупившихся из яйца: попугайчиков длиной меньше пальца, колибри чуть больше горошины — и успешно выращивают их. Птенцам дают разжеванную маниоковую лепешку иногда прямо изо рта; если речь идет об особо робком или диком животном, за ним ухаживают несколько человек, чтобы оно скорее привыкло.

Приручаемых взрослых птиц и животных на день-два помещают в темный ящик или сосуд и не дают им здесь ни пить, ни есть. После этого узник, если он выжил, обычно становится послушнее; затем его приучают к запаху хозяина и освобождают. В конце концов животное привыкает к хозяину и его семье, приходит на зов, позволяет брать себя на руки и возвращается домой даже после долгих прогулок по лесу. С ним обращаются как с равным, оно поселяется вместе с людьми, ест ту же пищу. Такая ненарочитая обстановка в сочетании с присущим индейцам ощущением близости между человеком и животным, а также среда, сходная с естественной, бесспорно, способствуют тому, что животные легко свыкаются с новым существованием.

На следующий день после нашего прибытия Кваквэ, лучший рыболов деревни, пошел на реку, а выкрашенный с ног до головы в красный цвет Ка"и, высокий серьезный мужчина лет двадцати пяти, с приятным лицом, вызвался показать участки саванн, о которых нам говорили.

За деревней почва, к моему удивлению, стала меняться. Казалось, мы вернулись на равнины Британской Гвианы: под ногами у нас был характерный для них чудесный сыпучий снежно-белый или светло-коричневый окатанный песок. В последний раз я видел такие пески много месяцев тому назад, в 550 километрах севернее Серра-Акари; и вот они опять — 50 километрами южнее хребта. Если происхождение их одинаково, это может служить важным подтверждением моей гипотезы о том, что горы Серра-Акари в ледниковый период были со всех сторон изолированы морем и что леса их очень древние.

Затем мы вышли в саванны: впереди метров на сто простирался неровный луг, окаймленный со всех сторон кустарником с желтыми и пурпурными цветами; за кустами высились пальмы.

— Это большие саванны, — перевел Безил.

— Но они совсем маленькие, — возразил я. — И, кроме того, я понял так, что они должны быть на вершине горы.