— Ну нет, это будет несолидно — столько прокатиться автостопом и сдаться на последнем этапе? Я завершу путешествие достойно!
Мне и в самом деле, как-то особенно везло: прямо от автомата меня подобрали два довольно неприятных типа:
— Куда?
— В Копенгаген, — я назвал адрес.
— Довезем до метро — дальше сам добирайся.
В эту машину я сел не слишком охотно. Они раздраженно разговаривали друг с другом по-датски, не обращая внимания на случайного пассажира. Разговор шел о каких-то деньгах, налогах, кому-то адресовались проклятия, а у меня в это время все пело внутри: «Ура! Добрался! Две с половиной тысячи за три с половиной дня!»
Решив как-то поделиться своей радостью с водителем и его дружком, я протянул им симпатичный значок с видом Кремля.
— Это вам из России, на память.
Верзила за рулем чуть не поперхнулся:
— Ты что, русский?!
— Выходит так.
Они не пытались скрыть свое удивление:
— Ну дела, мать твою! Куда тебе надо, говоришь?
Я повторил.
— Ладно, отвезем до самого дома, коли русский.
В 15.30 я стоял у дверей Питера. Итак, путешествие закончилось, опыт удался: из денег, вырученных за водку в Хельсинки, еще даже оставалась кое-какая мелочь. Да здравствует московский завод «Кристалл», спонсор моей поездки!
Дональд Уэстлейк. Приключение — что надо!
Они просто старались выжить
С
верху Кэрби хорошо видел следы, оставленные вчера колесами самолета. Скоро его «Синтия» прочертит еще пару таких же линий, а ведь к завтрашнему дню, разозлился Кэрби, эти следы надо как-то убрать. Он пролетел над холмом и над индейской деревушкой, прилепившейся к расселине. Так он сообщал своим парням, что хочет их видеть. Голозадая детвора, игравшая среди бурых приземистых хижин, замахала руками, заметив самолет. Кэрби в ответ покачал крыльями, потом вернулся на поле, где и приземлился.Он уже добрался до того места, где Уитчер и Фелдспэн нашли стелу с ягуаром, как над его головой из-за верхушки холма появилась горстка мужчин. Все они были плотные, коренастые. На ногах у них были веревочные мокасины или вовсе ничего. Выше — рабочие штаны, еще выше — домотканые рубахи, а уж на самом верху — плоские, грубоватые, загадочные физиономии индейцев-майя. У четверых на боку болтались мачете. Все они молча ждали, когда Кэрби вскарабкается на вершину.
— Привет, Томми, — сказал Кэрби, присоединившись к ним. — Привет, парни. Дайте-ка я отдышусь.
Томми, облаченный в рубаху из зеленых лоскутьев разных оттенков, спросил: — Что-нибудь не так?
— Ничего страшного, — ответил Кэрби и добавил: — Для таких-то парней.
— Это он про нас, — подчеркнул Луз, одетый в красную драную рубаху.
Кэрби улыбнулся и оглядел свою мышеловку. Мир уже проторил дорожку к дверям его храма. Именно тут он два года назад встретился с Томми и остальными. Именно здесь зародилась их удивительная дружба. Разумеется, верхушка холма тогда не была расчищена и никакого храма тут не было.
...Два года назад Кэрби стоял, отдуваясь, на вершине холма и с омерзением разглядывал свой участок.
— Иносент Сент-Майкл, — пробормотал он, думая о несбывшихся надеждах. Никогда еще он не испытывал подобного унижения. За полтора месяца его участок претерпел разительные перемены: сочное пастбище внизу превратилось в растрескавшийся лунный грунт, солнце испепелило траву, и пепел унесло ветром; склоны холмов выглядели еще более ужасно, превратившись в пейзажи Иеронима Босха. В глухой тишине Кэрби показалось, что он слышит, как сохнет земля, покрываясь новыми трещинами. И ему хотелось провалиться сквозь эту землю.
Но тут он заметил движение на противоположном склоне. Человек шесть индейцев медленно приближались к нему, поднимая ногами облачка пыли. «Вот и прекрасно, — подумал Кэрби, — сейчас меня еще и прихлопнут за эти чертовы часы».
Он снял часы и сунул в карман. Жаль, что туда не втиснешь и башмаки. И сам не втиснешься. Может, предложить индейцам сделку: они его отпускают, а он привозит им взамен Иносента Сент-Майкла? Так они бы на всю жизнь обеспечили себя свиным салом.
Это были грубые на вид парни с прищуренными глазами и обнаженными мачете. Они поднялись на вершину холма, остановились напротив Кэрби и стали рассматривать его. Потом один из них произнес:
— Привет!
— Привет! — отозвался Кэрби.
— Славный денек.
— Если ты так считаешь...
— Сигаретку, а?
— Нет, спасибо.
— Да нет, это ты мне дай.
— О, извини. Не курю. Но у меня в самолете есть немного зелья, и если хотите...
— И ты еще спрашиваешь! — индеец перевел слова Кэрби остальным, и те заулыбались, хотя продолжали неподвижно стоять на месте. Это было странное зрелище: все равно как если бы улыбались деревья.
— А у нас в деревне найдется самогончик, — вдруг объявил переводчик.
— И большая деревня? — осведомился Кэрби.
— Одиннадцать дворов, — серьезно ответил первый индеец, как будто Кэрби явился делать перепись населения.