Журнал «Вокруг Света» №06 за 1995 год

Здесь стоит и дом Рьои Такахаши элегантная постройка, примыкающая к огороженной стороне заповедника с юга. В этом доме — его лаборатория, «детская», так сказать. У него свои журавли, 20 птиц, живущих на свободе, но благодаря ему появившихся на свет. В Куширо есть люди, которые делали все возможное, чтобы сохранить вымирающих японских журавлей, после того как в середине 30-х годов было объявлено, что оставшихся можно пересчитать по пальцам. И когда в 1958 году молодой Рьои Такахаши унаследовал от отца 10 га земли, он решил использовать их для сохранения и возрождения колонии — она насчитывала тогда всего 125 птиц, тех самых, которых еще древние тайны называли «Сарорун-Кумуи», «болотные боги».

В 1993 году их было уже 600. Человек-журавль рассказывает своим гостям, ученым и репортерам: «Нам ничего не удалось бы добиться, если бы не помощь сельских жителей. В этих краях каждый крестьянин старается превратить зимой свою землю в огромную скатерть-самобранку для журавлей. Поэтому у птиц отпала необходимость улетать на юг, а еще несколько десятилетий назад с октября по март они переселялись на Хонсю, где общее загрязнение окружающей среды, линии электропередач и осушение болот делали свое черное дело. Назад возвращались далеко не все. А теперь журавли зимуют здесь. В надежном месте». — И Рьои окидывает взглядом земли, раскинувшиеся вокруг него.

Но, как известно, репортеры съезжаются на Хоккайдо вовсе не для того, чтобы очередной раз послушать разговоры об охране природы, и Такахаши это хорошо известно. Он усмехается: «Напрасно меня принимают за дрессировщика в цирке». Но слава за ним утвердилась именно такая. Говорят, он знает заклинание, волшебное слово, которого слушаются болотные боги. Вот подходит Юн, пожилая журавлиха, привлеченная целым ведром свежей рыбы. «Ойе, ойе-э-э», - зовет ее Рьои. Юн отвечает странным урчанием, одним из бесчисленных звуков, которые умеют из давать японские журавли благодаря необыкновенно развитой полутораметровой трахее. И вдруг — откровение. «Курроку! Курроку!» — шепчет человек-журавль. Это наше «курлы» по-японски, и зачарованная Юн роняет рыбу, запрокидывает голову, распахивает крылья и начинает танец, как будто перед ней ее супруг. Репортеры и ученые зачарованно повторяют: «курроку, курроку». Такого не видал еще никто.

Но это только представление, а что таится за ним?

Помещение лаборатории напоминает кухню, а большой бежевый ящик у стены старую газовую плиту. Это штаб Рьои Такахаши — фабрика журавлей. На дворе май, снег стаял, а в старой плите, которая оказалась инкубатором 1965 года выпуска, лежит несколько белоснежных яиц. «Судьба японских журавлей решается именно весной», — объясняет Такахаши, направляя свет карманного фонарика на одно из яиц, чтобы определить состояние зародыша. «Бывают годы, когда, из-за резкой оттепели и обильных дождей, в болотах опасно повышается уровень воды. И журавлиные пары бросают яйца на произвол судьбы. А это роскошь, которую такая небольшая популяция птиц не может себе позволить».

И человек-журавль обыскивает болота, находит яйца и приносит их домой. Он закладывает их в инкубатор и ставит на таймере 30 дней - срок для вывода птенцов. Он страшно переживает, обнаружив, что из четырех яиц одно не оплодотворено, а одно испортилось; как ребенок радуется, когда за день до рождения птенец начинает попискивать внутри скорлупы. В его технике выведения птенцов нет абсолютно ничего нового, и все равно это замечательное зрелище: человек разговаривает с яйцом «пи-коо, пи-коо», а птенец отвечает ему из-под скорлупы. А еще через два часа новорожденный журавль вступит в этот мир и познакомится со странным черноволосым папашей без клюва.

С 1970 года такая идиллия повторялась уже двадцать раз, но сначала одна катастрофа следовала за другой. Такахаши еще не знал секрета «разумного высиживания» яиц — их необходимо переворачивать каждые пять часов, что в естественных условиях делают настоящие родители. И сами птенцы чрезвычайно хрупки. Однажды служащий заповедника пришел с утра на работу и обнаружил Такахаши спящим на стуле в «детской», потому что всю ночь он провел, ставя теплые компрессы на лапки журавленка, который не мог ходить.