Журнал «Вокруг Света» №06 за 2006 год

О странных объектах долины писал еще в позапрошлом веке известный исследователь Вилюя Ричард Карлович Маак: «На берегу речки «Алгый тимирнить», что означает «большой котел утонул», действительно находится гигантский котел из меди. Величина его неизвестна, так как над землей виден только край, но в нем растет несколько деревьев...» Другое свидетельство оставил этнограф, знаток Якутии Николай Архипов: «Среди населения бассейна реки Вилюй издревле бытует предание о наличии в верховьях этой реки громадных бронзовых котлов-олгуев. Предание это заслуживает внимания, так как к этим предполагаемым районам местонахождения мифических котлов приурочено несколько речек с якутскими названиями «Олгуйдах», что означает «Котельная».

Наш путь от Якутска до другой «смертной» долины, возле Нерюнгри, лежал через многочисленные реки и перевалы. Похоже, со времен первопроходцев здесь ничто не изменилось, разве что ехали мы не на какой-нибудь низкорослой сибирской лошадке, а на неприхотливом УАЗике. А так — те же бесконечные паромы и переправы. Иногда, чтобы попасть с одного берега на другой, приходилось тратить сутки. Поначалу от монотонного и медленного движения по бескрайним пространствам мы приуныли, но постепенно втянулись и даже вошли в какой-то приятный неторопливый ритм. До того, что, въехав на единственный в Якутии полноценный мост — под Томмотом, даже удивились: зачем было такое строить, куда здесь спешить?

…Убаюканный звучанием мотора, я заснул — как-никак третий месяц в пути.

 — Ничего не видишь необычного? — разбудил меня голос шофера.— Нет?

Я резко проснулся. Кругом — все та же обледенелая трасса, только горную тундру вокруг сменила горная тайга. По обеим сторонам дороги были разбросаны причудливой формы валуны, тут и там из-под снега торчали остатки заборов. И повсюду разлит был какой-то странный, как бы люминесцентный свет, идущий ниоткуда — солнце скрывали тучи.

 — Что это? — спросил я.

 — Долина смерти, — ответил шофер. — Посмотри, здесь нет даже птиц…

Это правда — вездесущие вороны и галки поотстали, пропали и еще километров сто не появлялись.

Машина встала, мотор затих.

 —Ты хотел — мы приехали, — сказал мне шофер, и я вылез из кабины.

Такой тишины я не слышал никогда. Напротив, любой звук невероятно усиливался: щелчки затворов фотокамер звучали как выстрелы. Или это натянутые до предела нервы так реагировали на разреженный горный воздух?

Приглядевшись, я заметил торчавшие из-под снега доски бараков и могильные кресты. Лагерь. Опять лагерь — и те самые, полулегендарные урановые рудники, куда ссылали приговоренных к смерти и где люди, по слухам, не жили больше года.

В полукилометре от трассы чернели разломы в скалах, где и добывали уран — что, неужели киркой?!

 — А чем же еще? — угрюмо ответил мне всегда до того веселый Паша, водитель. — Не бульдозерами же…

 — Я пойду, — решился я.

Группа, помявшись, тоже согласилась.

 — Не дури, — спокойно сказал Паша. — Камни видно и с дороги, а вот японцы, что ехали железку строить, за сотню верст отсюда взглянули на счетчики Гейгера, да бегом — обратно…

Ничего. И никого. Только иногда на предельной скорости пронесется машина, и видно, как вцепившийся в баранку шофер спешит пролететь побыстрее эти гибельные места, но иной дороги нет…

Тишина. Ужас. И вдруг, как осознание, как голос — тоже в душе — хочешь жить? Беги…

Мы запрыгнули в автомобиль. Старый верный вездеходик завелся сразу и понес нас отсюда и вынес. Остались позади развалины железнодорожного переезда и брошенного поселочка при нем, и только черные штакеты лагерных заборов все тянулись вдоль трассы, и все стучало в висках — «беги…беги…беги»…

Перевал Эвота навис над долиной узким мостиком — двум машинам не разойтись. Выйдя из УАЗа, я обернулся. Долина лежала внизу в дымке: тихо скользили по ней туманы, как духи ушедших, и солнце иных миров нехотя освещало это. «Елюю Черкечех» — красной краской на придорожной скале вывела чья-то рука по-якутски — «Долина смерти»…

Эпилог

Пройдет время. Будут иные поездки, другие, дальние страны, чужие города и незнакомые нравы. Но почему-то мне среди всех этих красот и чудес часто видится-снится одно и то же место в низовьях Лены — низкий берег серого песка, похожий на прибалтийские дюны, и поселок в десяток бараков со странным названием — Титары, Кюсюр, Сиктях?

Из летника — вырубленного еще ссыльными в мерзлоте склада — хозяйка выносит пару муксунов. Коля, местный охотник-якут, кривым своим и острым, как бритва, ножом, строгает рыбу. Горит костерок, тихо плещется река. Ближайшее от поселка жилье в пятистах километрах — метеопост: три пары, две пожилые, одна — молодая.

 — Сто двадцать патронов, однако, на год дают, шибко мало, — вздыхает Коля, — ну да я его выслежу…

 — Кого, Коля?

 — Волка. Волк, однако, ходит, — Коля пьет черный чай и затягивается махрой, — тундровый… И еще — росомаха.

 — А что это за зверь? Большой?

 — Ну, однако, мешок с рыбой утащит, ага…

Я вытягиваюсь на днище старой перевернутой лодки.

 — Жениться, однако, хочешь?

 — На ком, Коля? — изумленно спрашиваю я.