Журнал «Вокруг Света» №06 за 2009 год

Вплоть до обретения здешними странами независимости их безбрежное изобилие порождало у колонизаторов веру в некий вечный рог изобилия — веру, приведшую к эрозии и истощению почв, истреблению лесов, высыханию озер, исчезновению многих видов животных, но прежде всего — к тотальному демографическому коллапсу, сократившему за время жизни одного поколения численность коренных жителей в десять раз.

С этой верой в чудесный американский рог изобилия сочетается другой миф: о туземцах, эдаких «добрых дикарях» во вкусе романтизма, отражающий высокомерие европейцев по отношению к местному населению.

[?] • •

Для здешних племен, особенно тех, что кочевали по засушливому северо-западу Америки, мир служил единственным домом, им больше некуда было податься. От того, что они могли взять у этой земли, леса и реки, зависела их жизнь и жизнь их детей. Из этого глубоко укорененного сознания рождались уважение и любовь, что соединяли их с миром.

Когда апачи в конце XIX века говорили курировавшему их чиновнику, агенту Морфорду из Бюро по делам индейцев, что любят Уайт-Ривер, как собственных родителей, они подыскивали словесную форму, чтобы обозначить ту же телесную связь, что объединяла обитавших ранее в Мексике пурепеча с богиней Тлатсольтеотль и праматерью Кверауапери, от которых велся их род. Они выражали то непреложное, что с таким трудом постигается нашими современными философами, живущими в другом мире, привыкшем отделять природу от мысли.

Телесная связь индейцев с их землей — суть принципа, определяемого нами как «containment», политика экологического сдерживания и уважения прав земли — именно это проповедуют такие экологи, как Теодор Тейлор или Чарлз Хэмпстон. «Земля живет, дышит. Из таких же клеток, как наши, строятся другие жизнеспособные организмы. Как и прочие клетки, наши зарождаются, растут и отмирают, замещаясь другими, такова их функция. Если земля больна — и нам нездоровится. Когда она умрет — мы погибнем вместе с нею».

Древний индейский миф о рождении мира ясно выражает кровное родство человека и природы. Пуэблос из Нью-Мексико верили, что Наутсити и Иатику, сестры-близнецы из подземного мира, должны оттуда выйти, чтобы воссоединиться со своим небесным отцом, сотворившим мир из сгустка собственной запекшейся крови. Мичоаканские пурепеча, судя по составленному в 1585 году «Описанию» отца Рамиреса, считали, что мир сотворен из восьми шариков пепла, смешанного с кровью бога Курита Каэри.

• • •

Миф о рождении как выходе из земного лона земли связан и с еще более древними цивилизациями (Дорис Хейден ассоциирует его со временем сооружения пирамид теотиуаканской культуры), и с ритуалами эпохи шаманизма: в «Трактате» Хасинто де ла Серны женская матка называется «семью пещерами», что отсылает нас к легенде о пещерах-прародительницах Чикомостока.

Эта древняя аналогия между рождением мира и появлением на свет человека придает индейскому мироощущению редкостную мощь и целостность. Современное общество, переболев крайним рационализмом и техницизмом, должно вернуть себе это утраченное духовное равновесие.

• • •

Мифу о роге изобилия («cornucopia»), о некоем вечном источнике силы, позволяющем полновластно распоряжаться пространством и временем (само изображение этого рога странным образом походит на очертания Мексики), противостоят такие мощные амбивалентные персонажи, как богиня плодородия Тлатсольтеотль, рождающая на свет и сама же поглощающая рожденное, как «Пожирательница грязи» Ишкуина, богиня похоти, все дающая и все отнимающая, чье великолепное изображение можно увидеть в музее города Бордо: стоящая женщина, руки с раскрытыми ладонями по бокам живота предлагают невидимую жертву, а за спиной висит мертвый ребенок. А еще была Коатликуэ, «Та, у которой юбка из змей», богиня с маской смерти на лице, чьи многочисленные гигантские изображения, извлеченные после раскопок в последние века, потрясали воображение мексиканских художников тем, что она, как писал Хустино Фернандес, представляет собою «некую динамическую и космическую форму, которая дает жизнь, а себя поддерживает с помощью смерти».

Оригинальность культур американских индейцев, прежде всего обитателей засушливого высокогорья с их системой орошения, зиждется на полном отождествлении мистического и реального, индивидуального и коллективного. Подобный образ мысли способствовал гармонии мира. Жрец верховенствовал на жертвоприношении, но и простолюдин, присутствовавший там же, включался в некое единое целое, где все было сопряжено. Для искателя приключений XVI века, как и для современного колониста, эта идея обожествления мира нестерпима, мало того — опасна, поскольку противоречит самой сути утилитарности, мало того — противоречит иудео-христианской традиции, согласно которой природа отдана Богом во владение человеку.