Журнал «Вокруг Света» №07 за 1987 год

Мы идем по Кызылкумам. Я с трудом тащу по песку свои 75 килограммов и еще восьмидесятикилограммовую тяжесть навьюченного велосипеда. Монотонно считаю шаги: 647, 648... Через 352 шага разрешаю себе очередной глоток воды из фляги. Я ни о чем не думаю и ничего не хочу, кроме воды. Счастье для меня равнозначно воде. Вспоминаю бессчетные недопитые за жизнь соки, компоты, кисели... Струйки, текущие из недовернутых кранов... Лужи под ногами... Тонны неиспользованной, не выпитой мною воды.

Говорят, отвоевал место под солнцем. В пустыне солнце можно только ненавидеть. Смотреть на столбик ртути в градуснике, упершийся в запаянный конец трубки, и тихо ненавидеть огненный шар, висящий над головой. Ненавидеть раскаленный песок, собственную горячую кожу, душный и жаркий воздух.

Останавливаюсь. Больше нет сил продираться сквозь песок, сквозь плотный, физически ощущаемый воздух. Перед глазами плывут, лопаются розовые пузыри. Тошнота подступает к горлу. Сейчас важны мгновенья неподвижности. Тогда не кружится голова, не ноют мышцы, тело находится в состоянии покоя, столь для него желанного и необходимого. Роняю велосипед, оседаю на песок сам, втягиваю голову в прозрачную тень ближайшего саксаулового деревца. Замираю. На эмоции не остается энергии.

Я не могу противостоять жаре. Я не умею зарываться в песок до глубинных, прохладных слоев, как это делают ящерицы. Не имею разветвленной корневой системы, способной поднять воду с тридцатиметровых глубин, как саксаул или пустынная акация. Не обладаю верблюжьей способностью накачиваться водой впрок. Тушканчик, ящерица-круглоголовка в сравнении с человеком существа куда более совершенные, более приспособленные для жизни в пустыне. Я бы с готовностью пошел на выучку к ним или жуку-скарабею...

В проект человека конструктивно заложено природой «водяное охлаждение». Каждый грамм пота, испарившегося с поверхности тела, уносит с собой полученные извне лишние калории тепла. Но, обеспечивая температурный комфорт, пот одновременно тянет из организма влагу. Начинается обезвоживание. 15-процентная потеря воды в организме в условиях пустыни равнозначна смерти. Грустный парадокс — чтобы выжить в пустыне, необходимо нейтрализовать механизм теплозащиты. Ювелирно балансировать между водным изнурением и тепловым ударом.

Готовясь к экспедиции, мы сшили себе белые одежды с таким расчетом, чтобы не оставить солнцу ни одного квадратного сантиметра кожи. Головы закутывали в бедуинские бурнусы — средство от жары идеальное. У них же, извечных кочевников пустынь, позаимствовали питьевой режим и тактику движения, в основе которого — степенность и размеренность. Приняли многозначительный восточный «обет молчания». Оказывается, дыхание через рот, равно как частые разговоры, усиливает обезвоживание, хотя и облегчает самочувствие — вспомните собак на жаре, лежащих с разинутой пастью, со свешенным набок языком.

Суточное потребление жидкости мы умудрились втиснуть в рамки пятилитрового пайка. Десятисуточный запас на одного человека уменьшился до 50 литров, против 120 расчетных! У нас появилась реальная возможность автономного путешествия. Но что такое пять литров, когда едешь под солнцем, по раскаленному песку, на перегруженном велосипеде — чуть больше, чем ничего!

Со вчерашнего дня появились признаки нарастающего обезвоживания. Слюна стала вязкой — не сглотнешь, не сплюнешь. Исчезли слезы. Не в том беда — захочешь поплакать и не сможешь, а в том, что сохнут глаза, слабеет зрение. И еще снятся сны, от первой до последней минуты наполненные водой.

...Я прихожу в себя, возвращаюсь из прохладного небытия в жар окружающего мира. Вижу выбеленный песок, мелкой рябью ползущий по склону бархана. Кожей чувствую нагревшуюся на солнце догоряча одежду. Пора подниматься, уже подходит Саша Худалей. Мой вынужденный отдых длился не более трех минут. Подниматься стану поэтапно: напрягу мышцы шеи, подниму голову, перекачусь на бок, подтяну к животу колени... Я продумываю в деталях, как совершить простейший физиологический процесс — встать!