Журнал «Вокруг Света» №07 за 2008 год

Серебряная чаша — непременная принадлежность арабского всадника. Она имеет форму пиалы, к которой приделана ручка, а к этой ручке привязан красный или зеленый шнурок в четыре фута длиной. Пересекая реку вброд или даже вскачь преодолевая поток, всадник наполняет водой свою серебряную чашу, а затем крутит ее на шнурке так быстро, что ни одна капля находящейся в чаше влаги не падает на землю: при этом вода охлаждается так же, как в самой лучшей испанской алькаррасе.

Это что касается чаш вообще, но вернемся к чаше бея Хусейна. Ямина, стало быть, заявила Хамуду, что выйдет за него замуж лишь в том случае, если во время их свадебной трапезы он поднесет ей питье в чаше бея Хусейна. Хамуд ничуть не удивился такой прихоти, сочтя ее вполне естественной, и, когда спустилась ночь, разделся на берегу реки, противоположном тому, где располагался лагерь; он оставил при себе только походный пояс и мун.

Мун — это прелестный арабский ножичек с острым лезвием и украшенной кораллами рукояткой, которым бедуины довершают отсечение наших голов, подобно тому, как это делали в средние века палачи, когда меч не справлялся с первого раза со своим делом.

Почему Хамуд разделся догола? Прежде всего потому, что обнаженного человека со смуглой кожей нельзя различить в темноте, а еще потому, что собаки — пускай этот факт, считающийся у арабов неоспоримым, попробует объяснить кто захочет или кто сможет — так вот, еще и потому, что собаки не лают на голого человека.

Итак, Хамуд снял с себя все, кроме походного пояса, который он затянул потуже, и, зажав в руке нож, чтобы быть готовым и к нападению, и к защите, переплыл реку, а затем, распластавшись на животе, прополз, точно змея, между вьючными седлами, которые обычно располагают вокруг главной палатки.

Внезапно из палатки выходит мужчина. Хамуд подлезает под одно из вьючных седел, а мужчина садится как раз на то самое седло, под которым прячется Хамуд, и Хамуд узнает в этом мужчине чауша бея. Затаив дыхание, Хамуд замирает. А чауш зажигает трубку и, выкурив ее, вытряхивает тлеющий нагар на спину Хамуда.

Нечувствительный к боли, словно спартанец, Хамуд дожидается, пока погаснет огонь, пока чауш поднимется, пока тень его исчезнет в отдалении, а затем, как только она исчезла, продолжает свой путь к палатке бея.

Там он переводит дух и, подняв голову, видит, что бей спит и все вокруг бея погружено в сон; ползком пробравшись внутрь, Хамуд хватает чашу и ползет назад.

До чего же похоже на историю Давида и Саула, не так ли?