Журнал «Вокруг Света» №07 за 2008 год

Образ чумы настолько прочно вошел в культурную память человечества, что кажется, будто эта болезнь преследовала людей всегда. Между тем самые ранние упоминания о чуме (во всяком случае такие, в которых ее можно узнать) появились лишь во II— III веках новой эры. А в середине VI века разразилась первая пандемия (всемирная эпидемия) — так называемая «юстинианова чума», которая на протяжении 30 лет опустошала Византию и Ближний Восток. Возможно, масштабы распространения бедствия были более обширны, просто причерноморские скифы и суданские племена не оставили письменных свидетельств. В последующие восемь веков народы Европы и Средиземноморья неоднократно сталкивались с этой болезнью. Эпидемии чумы несколько раз вспыхивали среди крестоносцев в Палестине, в X— XIII веках болезнь неоднократно посещала Польшу и Киевскую Русь. Но все это не шло ни в какое сравнение с «черной смертью» — второй пандемией чумы, обрушившейся в 1347 году на Европу и за пять лет уничтожившей, по современным оценкам, от четверти до трети ее населения. Впрочем, эта цифра отражает лишь значительную изолированность поселений в средневековой Европе, благодаря которой многие из них избежали чумы. В человеческих популяциях, настигнутых болезнью, смертность составляла 77—97%. Моровое поветрие опустошало города и целые местности, оно поражало старых и малых, праведных и грешных, ни для кого не делая исключения. Заболевший человек был практически обречен, и всех, кто общался с ним, ожидала та же участь. Никаких средств лечения средневековая медицина предложить не могла, профилактика же сводилась к формуле: cito, longe, tarde («быстро, далеко, надолго») — бежать из зараженной местности как можно быстрее и дальше и как можно дольше не возвращаться. На практике, однако, беженцы от чумы нередко становились ее разносчиками: выйдя в путь совершенно здоровым, человек через несколько дней вдруг превращался в тяжелобольного. Спутники в ужасе бросали меченного смертью товарища, но через некоторое время то же самое происходило и с ними. Джованни Боккаччо в своем «Декамероне», действие которого происходит как раз во время пандемии, писал: «Умерший от чумы человек вызывал столько же участия, сколько издохшая коза». Единственной сколько-нибудь действенной мерой оказывались карантины. (От итальянского quarante — «сорок»: считалось, что если изолированные в специально отведенных местах беженцы не заболевали в течение 40 дней наблюдения, их можно допустить в город — они не несут заразы.) Впрочем, порой не помогали и они: напасть ухитрялась каким-то образом проникать из чумных бараков и даже с островов на городские улицы. Именно тогда и сложилось представление о чуме как об абсолютной болезни, не знающей ни преград, ни пощады. Во многих местах чудовищную эпидемию сочли началом исполнения апокалиптических пророчеств и признаком близкого конца света. Однако, пройдя насквозь всю Европу от Крыма до Гибралтара и от Сицилии до Скандинавии, проникнув в Африку и завернув «обратным ходом» на Русь, пандемия вдруг прекратилась так же внезапно, как и началась. И хотя крупные эпидемии чумы еще неоднократно сотрясали Европу (достаточно вспомнить хотя бы «Великую лондонскую чуму» 1660-х годов), страшная болезнь постепенно отступала на юго-восток. После 1683 года не отмечалось вспышек чумы в Англии, после 1711-го — в Германии, после 1771-го — в центральных областях России.