Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год

Следом нарисовали другую лошадь и опять медленно заполнили ее группами красных и черных точек. Когда обе лошади были таким образом закончены, вместо точек вокруг них появились отпечатки рук. И так же, как ранее в случае с вогельхердской лошадкой, которую тщательно вырезали, долго пользовались и только потом «убили», и эта стена с нарисованными лошадьми использовалась снова и снова. Трудно сказать, сколько времени это продолжалось. Я не рискую пока высказывать свои соображения о смысле этого «наскального панно», но убежден — лошадей на стенах рисовали не для того, чтобы их тут же «убить и съесть».

Отработав методику ультрафиолетового «видения» в Пеш-Мерле, я занялся пещерой Нио у подножия французских Пиренеев, где находятся одни из самых замечательных образцов искусства каменного века.

В окрестностях Нио открыты два вида рисунков и резьбы — один в основной пещере, а другой на противоположном краю равнины, в маленьком скалистом убежище, названном Ла-Ваш. Я решил сравнить искусство пещеры и убежища и установить связь между различными образцами доисторической фауны и флоры равнины.

Под микроскопом — костяной нож, на котором не видно следов истертости по краям. Вполне вероятно поэтому предположить, что он использовался в ритуальных целях. На одной стороне ножа — изображение оленихи с извивающимися линиями (предположительно символом воды), над головой уже знакомый «зачеркивающий иероглиф» горного козла и три абстрактных цветущих растения. Убежден, что все это символическая картина весны. Ибо на другой стороне ножа растения явно другие, возможно, хвойные или сбросившие листья, а также орехи (либо увядшие цветы). Здесь же охотник каменного века изобразил животных с явно выраженными половыми признаками, а также виды растений на разных стадиях роста. Для меня нет сомнения, что эта сторона ножа «осенняя». Подобная же «сезонная» образность открылась мне под ультрафиолетовыми лучами и в живописи пещеры Нио. На стене одной стороны коридора изображена фигура маленькой красной лошадки, может быть, жеребенка, с нарисованными внизу уже известными нам символами «гарпуна», которые мы видели на оленьем роге. И здесь тоже это, несомненно, растения с ответвлениями — листьями. И кроме того, лошадь и растения были сделаны той же охрой и, вероятно, создавались как нечто целое. На некотором расстоянии древний художник изобразил какие-то растения: одни растут вверх, как и положено весной, другие, словно увядающие, осенние. Итак, мне кажется, можно сделать такой вывод: охотник ледникового периода изображал не просто растения и животных, но их как бы сезонные образы, причем в точной взаимосвязи друг с другом. Иными словами, он изображал время.

Из всего этого нового материала вытекает, что мышление доисторического человека было чрезвычайно сложным и удивительно современным. В культуре древнего Homo Sapiens"a сплелись действительное и воображаемое, а в ритуальных и обрядовых отношениях с этим миром была последовательность и свой порядок. Искусство, образы и значки были средствами, отражающими эту сложную жизнь, ее познание и участие в ней. И это было характерно для всей той эпохи, где бы ни жил человек.

Я приехал в Советский Союз, чтобы сравнить творчество людей палеолита Запада и Востока. Дело в том, что на Западе очень распространены красочные изображения животных, на Востоке же такие «фрески» исключение (1 См.: «Свидетель из Каповой пещеры». — «Вокруг света», 1966, № 9.). Но зато здесь значительно богаче представлен палеолитический орнамент, знаки, геометрические символы. Пока я не могу делать какие-либо выводы о смысле и назначении тех или иных произведений искусства Восточной Европы и Сибири, но бесспорно: несмотря на разницу в изображениях, образ мышления на Востоке и Западе был одинаков в ту эпоху. Люди решали одни и те же культурно-исторические проблемы. И если говорить, об истоках человеческой культуры, то оказывается, что, несмотря на то, что Восток и Запад в ледниковую эпоху имели разные чисто художественные традиции, они были одинаково развиты и одинаково сложны.

И еще. Одной из главных целей моего приезда в Москву была встреча с Александром Романовичем Лурия, Крупнейшим современным психологом, создателем новой науки — нейропсихологии. Метод, который профессор Лурия использовал для изучения мозга, был для меня неоценимой находкой. В сущности, только изучив его работы, я смог грамотно сформулировать задачи своих собственных исследований. Нейропсихология имеет дело с проблемами языка, памяти, счета и при этом соотносит любое проявление интеллектуальной жизни человека с работой тех или иных участков мозга. Но и передо мной тоже ведь лежали продукты деятельности мозга — рисунки, насечки, орнаменты, и я тоже должен был выяснить, до какой степени развит был этот мозг, что он умел, какие знания хранились в нем. И тут уж не имело значения, что в одном случае исследовался мозг современника, а в другом — человека, умершего 25 тысяч лет назад.