Журнал «Вокруг Света» №09 за 1983 год

Кравцов пошел над крепостью. Пике, вираж... Забегали, заметались, вояки! Ну-ка, где тут у вас батарея? Бомбу в нее, еще одну, так! Стволы — в одну сторону, колеса — в другую! А теперь очередями по прислуге...

Отбомбившись и отстрелявшись, Кравцов стал набирать высоту. И тут в ясном солнечном небе начали возникать белые хлопья. «Зенитные снаряды» — понял Кравцов и постарался резко уйти к окопам пехоты. Вроде получилось...

Над площадкой снизился, сделал заход на посадку. Строители смекнули, что он хочет сесть, разбежались. Самолет прокатился по полю, подпрыгнул на какой-то кочке и остановился. Кравцов соскочил на землю, и тут же вокруг него засвистели пулеметные очереди. Пришлось «рыбкой» кинуться наземь и отползать. Фу, черт, выбрали местечко — до крепости рукой подать! Поняли Блюхера слишком буквально: поближе к крепости — значит, прямо на виду...

Он дополз до линии окопов, сел, вытер со лба испарину, закурил. Китайские солдаты с уважением смотрели на него.

— Хао! — воскликнул один, молоденький. Молодец, мол.

— Ты клепость гломи, наше ее возьми,— с трудом выговорил по-русски другой, пожилой, с реденькой седой бородкой. И показал руками, как пехота пойдет вперед, когда самолет будет над Учаном.

Кравцов улыбнулся, кивнул утвердительно. Забавно, что и говорить, выглядели эти солдаты — в коротких штанах и легких сандалиях, в больших широкополых соломенных шляпах. А рядом с ружьями лежали у них бумажные зонтики — от солнечного пекла.

Встал Кравцов, отряхнулся и пошел искать Блюхера. Заметил его в группе китайских генералов, доложил о первой бомбежке и посетовал насчет площадки, что сделана на самом виду у противника.

Серые глаза Василия Константиновича под густыми черными бровями, как обычно, когда он гневался, побелели. С минуту помолчал, потом сказал одному из генералов, чтобы в распоряжение летчика дали побольше людей и немедленно подготовили площадку там, где тот укажет.

Стемнело. Китайцы — не меньше, пожалуй, батальона — быстро стали ровнять площадку в стороне от линии окопов. А Кравцов направился к самолету. Так и есть — пробоины: в плоскостях и снизу, в фюзеляже. Но, к счастью, ничего серьезного. Машину перекатили на новую площадку, и утром летчик взлетел с нее на очередную бомбежку.

Бомбил Кравцов по два-три раза в день, наловчился уходить от зениток и методично «обрабатывал» огневые точки врага. Отбомбившись, шел на бреющем над стенами крепости, пулеметным огнем сеял панику среди осажденных. Затем садился на свой «персональный» аэродром, оказавшийся ужасно пыльным, и в душных клубах каждый раз видел бегущих к нему китайских бойцов. Их чумазые лица сверкали белозубыми улыбками.

Солдаты восторженно встречали советского пилота, угощали фруктами, хлопали по плечу, приговаривая «Сулянь эго жэнь хао!» — «Советские люди молодцы!». Бели Кравцову требовалась помощь, его просьбу сразу же кидались выполнять десятки китайцев. Они хорошо понимали: самоотверженные действия пилота спасут тысячи жизней при новом штурме крепости.

Во время одного из вылетов Кравцов вдруг почувствовал, что по левой ноге его будто бы ударили палкой. Глянул поначалу с удивлением — кто это так его?— и увидел струйку крови, стекавшую на пол кабины.

«Ишь ты, пуля непрошеная залетела! — понял Кравцов. — Как же управлять теперь машиной? Одной правой, что ли?» Он попробовал — получалось, хотя боль охватила такая, что даже губу прокусил. Но пересилил себя, сделал еще круг над крепостью, сбросил бомбы и только тогда повернул к аэродрому. Приземлился с трудом, но благополучно.

К счастью, рану быстро залечили. А там в дело включился и Сергеев. Вдвоем они принялись за крепость основательно. За тридцать два дня осады обрушили на нее двести пудов бомб по тогдашнему счету.

Десятого октября четвертый корпус стремительно атаковал Учан. Многие огневые точки крепости были подавлены бомбежками, и атакующие, преодолев стены и ворота, ворвались в город. Впереди атакующих отважно шли советские советники.

После ожесточенных уличных боев Учан был взят: пала сильнейшая из крепостей Центрального Китая.

Противник спешно отступал на север, и возникла надобность в разведывательном полете за Ханькоу. На борту у Кравцова был пассажир — сам Блюхер. Генерал внимательно наблюдал за перемещениями вражеских войск, делал пометки у себя на карте. Когда вернулись, он долго размышлял над ней, покусывая ус. Потом сказал:

— Ну, Саша, летать тебе теперь севернее, — и провел желтым от табака пальцем вверх по карте — на Кайфын. — Смотри, там могут оказаться вражеские самолеты. Не все тебе одиноким орлом царить в воздухе!

— Так я и не один буду, — улыбнулся Кравцов. — Уже подоспели, кроме Сергеева, и Костюченко, и Ремезюк, и Угер. Дадим шороху...

— Еще раз говорю — внимательнее и аккуратнее! Для нас каждый самолет — огромная ценность. А твои полеты и бомбежки прямо-таки воодушевляют китайскую пехоту. Ко мне не раз обращались генералы, прося назначить вылет самолета непосредственно перед атакой их частей.