На текстильной фабрике был прием такой, знаешь, по-венгерски: столы в зале, все за них сели, подняли бокалы, только потом предоставили слово Маресьеву. Он говорил — как тогда говорили, я переводил. Собрались в основном женщины, только мастера — мужчины. Слушали все очень внимательно. Я текст почти наизусть помнил, переводил гладко. Потом пошли вопросы, и они меня по молодости раздражали. Перед ними герой, Настоящий Человек, а они: «Вы женаты?», «Какая у вас квартира?», «Как у вас женщины зарабатывают?» И все такое прочее. Я даже хотел сделать замечание, но смотрю, Маресьев на все охотно отвечает и говорит гораздо свободнее, чем по бумаге.
Когда мы ехали назад, я придвинулся к Маресьеву и говорю:
— Товарищ Маресьев, простите...
Он удивленно:
— За что, Янош? Все ведь отлично было.
— Женщины у нас пока необразованные, всякие глупости спрашивают,— тут я, чувствую, покраснел.— Ну, женаты вы и насчет квартиры...
Он усмехнулся:
— А знаешь, Янош, это ведь самые человеческие вопросы. Мне на них и отвечать легче.
И понял я: он не играл Настоящего Человека, он был такой, какой есть.
...Пламя костров меж тем стало опадать, и гнезда, обложенные кирпичом, оказались полными раскаленных углей. При каждом дуновении ветра над углями взметывались язычки пламени, синие и желтые. У костра ниже по склону, где сидела молодежь, уже наткнули на прут огромный кусок копченого сала, и первый, получивший его, подсунул под капли жира здоровенный ломоть пшеничного хлеба. Оказалось, что это не такое уж простое дело — держа одной рукой гнущийся прут с тяжелым куском сала, так подставить хлеб другой, чтобы он равномерно пропитался жиром. Рядом — зеленая паприка и лук, их клали на хлеб. Получалось вкусно.
— ...и дешево,— засмеялся коммерческий директор.— Мы с такого одного куска вдесятером сыты бывали. Дешево и сердито!
Как и остальные, он с удовольствием употреблял русские обороты. Произносимые с заметным акцентом, они звучали для меня очень приятно, может быть, еще и потому, что были давними, полузабытыми: «Красота, кто понимает!», «Порядок в танковых войсках». Мы и сами вставляли их в речь, когда были школьниками.
У соседнего костра говорили по-венгерски: других иностранных гостей не было. Обе компании веселились параллельно, занятые каждая своими разговорами.
Но когда за старшим костром запели советские песни, за младшим стихли, с любопытством вслушиваясь.
Сколько же наших песен они знали! Мне трудно было подпевать — и не только оттого, что у меня нет ни слуха, ни голоса, просто я не знал слов всех этих песен.
Младшие стали подпевать, когда отцы затянули «Подмосковные вечера», но по-венгерски.
Когда уголья прогорели, их тщательно залили водой, а мы стали разбираться по машинам. Меня взял Буци, тот парень, который занимается подготовкой к фестивалю в Москве.
Говорили по пути о разном: кто поедет в Москву, когда начнутся конкурсы. У Буци во всем была ясность и четкость.
Прощаясь, я спросил:
— Работа-то полегче, чем у отцов, была?
Буци пожал плечами:
— Почему полегче? Просто она другая. А в общем — та же.
Дом лесника
img_txt jpg="jpg"
img_txt б="" доля="" рисунок="рисунок"
В то лето сорок второго нас часто бросали с одного участка фронта на другой. Нередко случалось так, что мы не успевали даже загнать танк в отрытое укрытие, как раздавалась команда «заводи!», и мы мчались в новый район. Снова — лопаты в руки, снова за дело. То была невероятно тяжелая работа — выбросить вчетвером вручную около пятидесяти кубов грунта.
Помню, на рассвете наша танковая бригада заняла оборону на опушке леса недалеко от деревни Колодезы. Рыть котлован для нашего танка в тот день нам не пришлось.
Меня вскоре вызвали к командиру роты.
— Вот что, Смирнов, придется тебе воевать одному,— сказал старший лейтенант Лепинский, высокий здоровый человек с добродушным лицом.
— Как это? — не понял я.
Не обращая внимания на мое недоумение, ротный развернул на коленях карту.
— Вот смотри, на восток от нас, на северном берегу Жиздры, большой лесной массив. Там, на опушке его, недалеко от реки, дом лесника, от него лесная дорога строго на север, к деревне Алешинке.
Я отыскал на карте маленький прямоугольничек с рогулькой в верхнем углу — условный знак дома лесника.
— Вижу,— сказал я.
— Вот у этого дома надо выбрать удобную позицию, хорошо укрыть танк и стоять.
Помню, я не обрадовался этой новости. В любом деле быть вместе со своими товарищами предпочтительнее. На войне всякое бывает, и уж если что, то на миру, как говорят, и смерть красна. Но приказ надо выполнять независимо от того, нравится ли он тебе.
— Да, чтобы не сбиться, выйди сначала вот на эту дорогу, которая идет от Алешинки прямо к дому лесника,— наставлял меня ротный.
Повести, рассказы, документальные материалы, посвященные морю и морякам.
Александр Семенович Иванченко , Александр Семёнович Иванченко , Гавриил Антонович Старостин , Георгий Григорьевич Салуквадзе , Евгений Ильич Ильин , Павел Веселов
Приключения / Поэзия / Морские приключения / Путешествия и география / Стихи и поэзия