За столом Холл готов был ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Уж очень все было нелепо, чтобы быть реальностью: его любимая Груня то нападала, то безмятежно шутила со своим дядей, а он — ее отец и, чему она ни за что не поверила бы, главарь страшного Бюро убийств; он же, Холл, возлюбленный Груни, поддерживает ее шутки над человеком, которому заплатил пятьдесят тысяч долларов за приказ о его собственном уничтожении; а сам Драгомилов, невозмутимый, благодушный, казалось, всей душой отдается общему веселью, на лице и в манерах — искренняя сердечность, нет и тени обычной холодности.
Потом Груня играла и пела, пока Драгомилов, сославшись на ожидаемого посетителя и желание поговорить с Холлом по чисто мужским вопросам, не заметил, что все детишки ее возраста давным-давно легли в кроватки. Она, ответив на шутливо покровительственный тон отца покорным поклоном, весело пожелала мужчинам доброй ночи и оставила одних. Ее серебристый смех донесся через раскрытую дверь. Драгомилов встал, закрыл дверь и возвратился на прежнее место.
— Я весь — внимание, — сказал Холл.
— Во времена русско-турецкой войны отец мой был подрядчиком, — начал Драгомилов. — Его звали... впрочем, это не имеет значения. Он сколотил состояние в шестьдесят миллионов рублей, которое я, единственный сын, получил в наследство. В университете меня увлекли идеи радикализма, и я примкнул к организации «Молодая Россия». Это была кучка утопистов и мечтателей, и, конечно, мы потерпели провал. Несколько раз я попадал в тюрьму. Моя жена умерла от оспы тогда же, когда и ее брат Сергиус Константин. Все это произошло в моем имении. Наш последний заговор был раскрыт, и мне грозила Сибирь. Выход был прост. Под моим именем похоронили шурина, известного консерватора, а я стал Сергиусом Константином. Груня была в ту пору совсем ребенком. Из страны мне удалось выбраться довольно легко, а все, что я не смог взять с собой, к сожалению, досталось властям.
Здесь, в Нью-Йорке, где шпионов царского правительства больше, чем вы думаете, я оставил себе это имя. Как-то я даже ездил в Россию, конечно, под именем шурина, и продал его владения. Мне так долго пришлось быть Сергиусом Константином и дядей Груни, что я решил им остаться навсегда. Вот и все.
— А Бюро убийств? — спросил Холл.