— Правильно салажонок делает — самое милое дело в штормягу по сну ударить, — и рулевой при этом потянулся так, что под выцветшей тельняшкой громко хрустнули кости. — Я, когда первый раз вышел в море, это было вскоре после войны, встал на вахту в такую же погодку. Мы рейсовали в то время между Измаилом и Бургасом. Ну и каша заварилась тогда, пришлось команде авралить весь день. К ночи валились с ног. Уснули все точно сурки; я остался один на один с морем. А посудина, скажу вам, старая-престарая была, и мне все чудилось — пройдет минута, другая — и она развалится. Волны перелетали через палубу и ударяли по стеклам штурвальной рубки. И я уже думал, настал конец, пойдем к чертовой матери на дно. Главное, было обидно, что ни один не проснулся. Поначалу хотел всех повытаскивать за шиворот, как поганых котят, и усадить в шлюпки. Но потом передумал. Во-первых, одну шлюпку уже сорвало волной и унесло в море, во-вторых, в такую погоду от них мало толку — быстрее утонем. Швыряло в ту ночь нас — дай боже. Вот я и решил — ежели ко дну идти, так уж лучше в сонном состоянии. Когда спишь, не так страшно.
— Ты боишься шторма?! — спросил я.
— Боюсь. Когда море бушует, у меня от страха аж покалывает в животе.
— Почему тогда не бросишь плавать?
— Пробовал. Не получается. Люблю я море, люблю и боюсь, и не могу долго без него. На берегу скучно, и даже ветер там не такой. Ты пробовал вкус берегового ветра? Он какой-то горький и сухой. А в море дело другое.
— Мы все любим и побаиваемся моря, хотя трусов среди нас нет, — поддержал Пальчугина старпом. — Совсем не боится его или дурак, или тот, кто ищет смерти. Васька прав...
Старпом неторопливо достал мятую пачку сигарет и протянул нам. Закурил.
— Я считаю, — продолжал он, глядя на кончик сигарету, — неважно, боишься ты или не боишься чего-то, главное, как ты сумеешь преодолеть в себе этот страх... — Он не успел договорить — в кубрик вбежал вахтенный матрос:
— Валентин Петрович! Кэп наверх просит! — обратился он к старпому.
— Чего там стряслось?
— Паршивы наши дела, турчак разошелся...
Мы поднялись на капитанский мостик. Судно полным ходом шло навстречу южному ветру, налетающему от берегов Турции.
Волны все сильнее бились о борт. С ночного неба обрушился ливень. По палубным надстройкам гулко забарабанили капли и расползались срывавшиеся с волн клочья пены. Море и небо слились в одну сплошную массу. Шторм тревожно гудел огромным колоколом, нависшим над нами.
Вместе с капитаном Вдовиным и старпомом я прошел в штурвальную рубку. Вахтенный рулевой, не обратив на нас никакого внимания, всматривался в кромешную ночь. И вдруг прямо по курсу в свете прожектора неожиданно появилось из темноты маленькое судно.
Штурвальные штыри быстро замелькали в руках рулевого. Сейнер круто свернул влево, чуть было не протаранив легкое суденышко.
Нас сильно швырнуло с борта на борт, но рулевой выровнял ход...
— Слышите, вроде человеческий голос? — резко подавшись вперед, спросил капитан.
— Точно, с этой посудины кричат, — немного помедлив, ответил старпом. — Вертать будем?
— Черт, вообще-то рискованно подставлять борт шторму, — проворчал Вдовин, — но надо спасать людей.
Рулевой до отказа переложил штурвал. «Седова» бросало теперь с такой силой, что нам пришлось уцепиться за поручни.
Казалось, буря вот-вот опрокинет судно. К счастью, сейнер выдержал и на этот раз.
Судно, терпящее бедствие, теперь было рядом.
— Турок! — определил старпом.
Вторым прожектором осветили мелькающий среди волн серый корпус турецкого суденышка.
— «Эр-джи-яс», — по слогам прочитал его название капитан.
«Эрджияс» была намного меньше нашего сейнера и еще хлестче нашего плясала под заунывную музыку шторма.
На палубе турка появился коренастый человек, и до нас долетел чуть слышный в штормовом реве крик: «Эе-е-ей!»
— Давай конец! — приказал капитан.
Брошенный сильной рукой Пальчугина канат взвился над волнами, но, немного не долетев до «Эрджияс», плюхнулся в море. Василий вытащил его из воды и бросил снова. На этот раз конец оказался на палубе турецкого судна и тут же был схвачен коренастым. Вытравили буксирный трос и закрепили его. На «Эрджияс» эту операцию проделал все тот же человек, мы были удивлены: где же команда?
Как только забуксировали турка, с Пальчугиным произошла беда. Сильная волна ударила Василию в спину, он потерял равновесие и упал. Волна поволокла Пальчугина по палубе и чуть было не слизнула за борт, но в последний момент Василий успел ухватиться руками за поручни. Двое матросов, еще возившихся с тросом, вовремя подхватили Пальчугина. При падении Василий сильно разбил колено, и его унесли в каюту.
Из-за двойной нагрузки сейнер сбавил скорость. Мешали бесконечно хлеставшие волны и шквальный ветер, а с кормы к тому же задерживала «Эрджияс». В довершение всех бед из машинного отделения сообщили, что появилась небольшая течь.
Долго так продержаться мы не сможем — это понимали все. Без «Эрджияс» еще можно было бы выкарабкаться из этой передряги. Но с турком на буксире «Георгий Седов» шел слишком медленно.