Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год

Саша очнулся в больнице в Новобурейском только на седьмые сутки. Была пробита голова в нескольких местах, задеты позвонки, камни были в теле...

Сейчас он лазит по склонам, усеянным огненными жарками и саранками, так, словно всего этого не было и ко всему тому он никакого отношения не имеет, словно для него существовали и существуют только эти сопки и леса. Движения его легки, свободны, а когда он нагибается к траве, видно, как наливаются мускулы спины...

— Кому ты собираешь цветы? — кричу я ему, зная, что жена гостит у родных.

— Дома поставлю... Спускайся, — говорит он. — Пошли пить чай.

Хотя хозяйка и отсутствовала, в доме было чисто и уютно. Саша поставил чайник на электроплиту и стал накрывать на стол. Поставил миску масла. Потом поднял крышку погреба, извлек оттуда трехлитровую банку меда. Пока вскипел чайник, он выбежал и принес буханку белого хлеба.

— Вообще-то сопки спасли меня. Сначала несколько дней кряду спал, затем ружье за плечо и по сопкам... Ну, кажется, все готово.

Мы принялись за еду. Мед, масло, хрустящий, только что из печи, хлеб…

Окна выходят на реку. А река движется пластами — коричневая, густая от большой талой воды. Она всегда идет, и потому-то, может быть, ты иногда забываешь здесь о ней, забываешь, наверное, чтобы снова вспомнить. И что бы ты ни делал, все равно нет-нет да отодвинешь занавеску, подумаешь о чем-то своем, отметишь, что вода падает... За домами высокий и лесистый хребет, на вершине которого ветер треплет кроны деревьев, и ты это слышишь. И вдруг осознаешь, что внутри этих хребтов пройдет тоннель, отведут реку, чтобы начать строительство плотины. А что станет с деревьями? Деревья так и будут стоять, река не перестанет течь. Даже и тогда, когда она покрыта льдом, воспринимается ее ход, потому что река в сознании человека — это движение...

Когда долго ждешь встречи с человеком, потом при знакомстве часто испытываешь нечто похожее на разочарование, оттого, может быть, что придуманный тобой портрет не сходится с оригиналом. Так и при встрече с Юрой Смирновым, бульдозеристом, я меньше всего ожидал увидеть замкнутого молчаливого человека. Он был из породы людей, которые, пока хорошо не узнают собеседника, испытывают смущение. Юра в движениях экономный и от этого спокойный, степенный.

— Вы удивили ребят там, в поселке, — сказал я, встретив его у балочка, — тем, что пробили дорогу на крутую высоту...

— Не такое брали...

Мне показалось, что мостик к беседе перекинут. Строители шумно собирались к столу под навесом. Было их человек двенадцать-тринадцать. Последним подошел Смирнов. Причесанный, в свежей ковбойке, тихо сел на свое место. Дежурный по кухне разливал в миски наваристую уху с большими кусками рыбы и ставил на угол стола, чтобы передавали дальше. Хотя Юра и сидел посредине стола, когда очередь дошла до него, он стал передавать в другой ряд и только последнюю миску оставил себе. Наперчил, посолил и молча, не участвуя в застольных разговорах, начал есть.

С Талаканского створа я уезжал рано утром. Было около шести часов. Стоя на берегу, я испытывал какую-то смутную незавершенность, может, оттого, что не со всеми успел вчера попрощаться. Катер появился из-за поворота, на большой скорости пронесся мимо и, оказавшись против еще спящих домов, стал сигналить. Так он созывал своил пассажиров. Потом резко подрулил и встал у борта баржи.

— Ты чего опаздываешь, — кричал парень с катера молодой женщине, спускающейся на берег. — Ровно в шесть отхожу.

Люди стали сходиться поодиночке. Парень с катера стоял во весь рост на неустойчивой палубе и каждому по-своему делал замечания. К хозяйке лавки он проявил особое отношение: протянул ей руку, усадил на мягкое кресло за собой, укутал ее в большой белый тулуп и только после этого сказал:

— Поехали!

Конечно же, шумливость парня была безобидной, но, утопая в его крике, я не заметил, как мы прошли поселок. Не сделали мы и десятка километров, как вдруг резко остановились. Наш курс пересекала косуля. Из воды торчали маленькие рога. Животное уже почти коснулось корпуса катера, от испуга шея вытянулась, глаза застыли в напряжении. Вблизи рожки были похожи на ростки кактуса. Катер стал медленно разворачиваться и оттеснять косулю к берегу. Когда косуля вышла из воды, катер остановился, и мы увидели ее длинное, слегка утолщенное к задним ногам тело с белым пятном на месте хвоста. Берег был срезан ледоходом, и на высокой обнаженной породе лежал тонкий слой земли со свисающими корнями. Косуля, дрожа — то ли от холода, то ли от страха, стояла, уткнувшись в расщелину. Передохнув, она вдруг кинулась в прыжке, но, не достигнув травяного покрова, упала на колени и, скользя по гладкому валуну, встала и снова замерла.

— Илья, в банк опоздаем, — сказал кто-то.

Парень оставил реплику без внимания.

— Иди себе в лес! — кричал он косуле.

Она снова сделала попытку подняться к деревьям и снова упала.

— Лезь правее, лезь... Нет, оставлять ее нельзя, пройдет рыбак — поймает, а другой возьмет и застрелит. Погибнешь! — снова кричал он в сторону берега.