Журнал «Вокруг Света» №11 за 1991 год

Я, конечно, понимал, что этот ресторан, этот саамский ужин — стилизация, для туристов. Прощаясь с нами, саамские хозяева разъезжались не на оленях, а на «фордах» и «вольво». Единственное, кроме ресторана, здание в Карашоке, похожее на чум — столь же стилизованное и современное сооружение, — Саамский парламент. Ибо карашокские саамы живут в обычных — обычных для Норвегии, а для нас удивительно уютных, ухоженных и удобных — домах. Я знал, что завтра Метте улетит в Осло на съезд норвежских журналистов, где ее не отличишь от таких же обычных западноевропейских женщин. А ее подруга и коллега Берит Нюстад, на которой в этот вечер было не только саамское платье, но такая же яркая красная шапочка, снизу покрытая вышитым орнаментом и чем-то напоминающая и капор, и поварской колпак одновременно, на следующий день выбежала мне навстречу из студии Саамекого радио в «бананах» из ткани в горох и в модной футболке...

Готовясь к поездке, я с интересом читал путевые заметки наших соотечественников, побывавших в Лапландии за сто лет до меня. Увы, такое представление о саамах, какое я нашел в книге Евгения Львова — «горсть вымирающих лопарей» — было и у меня, до поездки в этот край полуночного солнца.

«Лопарей в старину, и не в далекую еще старину, считали за могучих чародеев и колдунов... — писал в 1913 году Сергей Дурылин. — Но, должно быть, не сумел лопский народ, при всем своем чародействе и могуществе, сделать самого простого: выколдовать для себя самого счастливую жизнь,— даже только сносную жизнь, потому что лопская жизнь и прежде и теперь — горький безнадежный труд... В истории, в прошлом, лопаря не притеснял только ленивый: единоплеменники, финны и карелы, оттесняли его на крайний унылый север, грабили его скандинавские и новгородские удальцы, обкладывали тяжелыми податями и норвежцы, и шведы, и русские, и часто все трое одновременно, печенгские монахи отбирали у него лучшие земли...»

Но еще более интересно было находить в этих и подобных нм заметках наблюдения, которые еще тогда, по-моему, говорили о том, что будущее этого народа не столь уж безрадостно. «Лопари и те все грамотны», — писал, например, Василий Немирович-Данченко в 70-е годы прошлого века. А тот же Дурылин замечал: «Надо удивляться не тому, что лопари бедны, грязны, невежественны, слабы, что смертность среди них необыкновенно велика, а тому, что при всем этом они еще живут и не вымирают, и сохранили в своем народном характере много самых отрадных и добрых черт... Гостеприимство лопарей должно войти в пословицу. Добродушие их, незлобивость, готовность оказать бескорыстно всяческую услугу известны всякому, имевшему с ними дело...»

Да, саамы не вымерли и сумели из «бедности, грязи, Невежественности» подняться вровень с другими народами Западной Европы. Но прошлое оставило свои больные раны. 30 тысяч саамов живет ныне в Норвегии, 15 тысяч в Швеции, 5 тысяч в Финляндии, около 2 тысяч — в СССР.

— Мы — народ, разделенный четырьмя границами, — говорил мне президент Саамского парламента, профессор финно-угорского языкознания Уле Хенрик Магга.— Этот район был богат пушниной, рыбой, рудой, запасами гидроэнергии. Но у нас все это отобрали. Мы думали, что Бог отнял у нас эти богатства, а берега рек завалил пустыми консервными банками. Теперь мы знаем: Бог здесь ни при чем.

В середине нашего века саамы перестали быть «молчаливым» национальным меньшинством и начали все громче заявлять о своих исконных правах и выдвигать свои требования.

— В Норвегии сегодня легче «выбить» деньги на ту или иную программу, если речь идет о саамском языке, — говорил мне Ян Терье Недеюрд, руководитель Саамского общества дружбы в Карашоке. Но за этим, похоже, часто стоит и стремление центрального правительства просто «откупиться» от народа, на который многие норвежцы привыкли смотреть с некоторым снисхождением, как на людей, не знающих, чего они хотят.

— Часто говорят, что мы ничего не хотим, — продолжал Уле Хенрик Магга. — Мы же просто всегда хотели быть самими собой. Нас разделили не по нашей воле. И в нашей общеполитической программе есть такие слова: «Мы — один народ, и никакие границы не могут нас разделить»...