Страна жила лотереей, которая, словно выпущенный из бутылки джинн, была готова расправиться с теми, кто ее породил. В правительственные канцелярии, в судебные органы, редакции газет и журналов сыпались письма, жалобы, заявления и протесты. Наряду с воплями моралистов, полагавших, что лотерея наносит удар по «святым традициям» и «незыблемым канонам», раздались голоса коммерсантов, обеспокоенных падением товарооборота. Снизилась продажа не только обуви, сливочного масла и детских игрушек, но даже газет и журналов. Люди стали реже ходить в кино, меньше пользоваться такси, экономить на сигаретах и пиве. На покупку лотерейных талонов пошли тощие сбережения, хранимые в рассохшихся бабушкиных комодах, неприкосновенные суммы, отложенные на случай болезни или свадьбы, на отпуск или похороны. Школьники несли в лотерейные конторы сентаво, сэкономленные на утренних завтраках и бутербродах, казначеи касс взаимопомощи, бледнея от страха, выдавали заведомо гиблые ссуды, не очень редки были случаи, когда скромные, отмеченные премиями за многолетнюю безупречную службу банковские кассиры запускали лапу в сейфы. Благодаря лотерее Бразилия вышла в 1970 году на первое место в мире по импорту перфокарт для электронно-вычислительных машин: именно компьютеры выискивали победителей среди миллионов охотников за миллионами. В этом проглядывалась какая-то ехидная гримаса цивилизации: самое совершенное орудие прогресса было поставлено на службу суетливым потным камбистам и мятущимся владельцам лотерейных контор.
Ежемесячный оборот лотереи очень быстро перевалил за сто миллионов крузейро. Сто миллионов, украденных у коммерции, сто миллионов, на которые не были куплены лекарства, башмаки для детей, школьные учебники, рис, фасоль, мясо и... билеты на стадион!