Журнал "Вокруг Света" №12 за 1997 год

Нынешние читатели журнала, наверное, и не знают, что лет тридцать-сорок назад были очень популярны проекты переделки климата. Стоит вспомнить хотя бы роман Г.Адамова «Изгнание владыки» — холода из Арктики! Тогда многим казалось, что еще немного, и человек, окрыленный могуществом науки и техники, возьмется за коренную перестройку планеты. Грешил этими проектами и журнал «Вокруг света». Умы будоражила, например, идея инженера Борисова, заключавшаяся в том, чтобы перегородить плотиной Берингов пролив — тогда, мол, можно будет сбрасывать холодную воду из Северного Ледовитого океана в Тихий, а на смену ей будет поступать все больше теплой воды, несомой Гольфстримом, и, таким образом, в Арктику придет если не лето, то, по крайней мере, вечная весна.

А то еще был проект перегородить плотиной Гибралтарский пролив: Средиземное море станет совсем уж теплым озером, и в Сахаре зацветут сады. Или создать огромное рукотворное море в Западной Сибири...

Очень хорошо, что не нашлось ни денег, ни энтузиазма претворить эти проекты в жизнь. Бог знает что стряслось бы с природой от таких революционных свершений. Погодная машина планеты — очень мощный, очень сложный и в то же время очень тонкий механизм. В процессы, которые человечество еще не поняло до конца, лучше не вмешиваться с кайлом в руках.

Так что же с климатом?

Что же все-таки нас ждет впереди глобальное потепление или глобальное похолодание? Как ни парадоксально, наиболее точный ответ — и то, и другое одновременно. Ближайшие десятилетия, а то и весь XXI век, пройдут под знаком временного потепления в рамках общего похолодания. Очень точно эту картину обрисовал Сергей Петрович Капица. Когда съемочная группа, в которой я принимал участие как автор, записывала очередную телепередачу из цикла «Очевидное — невероятное Век XXI» и гости Капицы — географы Владимир Михайлович Котляков и Дмитрий Борисович Орешкин — вели разговор именно о глобальных изменениях климата. Сергей Петрович подытожил: «В климатическом отношении человечество движется вверх по лестнице, ведущей вниз». «Вниз» — имелось в виду медленное похолодание, связанное с продолжением ледникового периода. «Вверх» — то есть потепление, вызванное как локальными погодными циклами, так и антропогенным воздействием на природу. Точнее не скажешь. Как считают метеорологи, для России это «вверх-вниз» будет означать более благоприятный климат — по крайней мере, в смысле выгоды для сельского хозяйства. Эксперты предсказывают, что некоторое повышение среднегодовой температуры и увеличение количества осадков может дать пятидесяти процентный прирост урожая зерновых, а это означает, что Россия вновь станет одним из главных экспортеров зерна и перестанет полагаться на американский экспорт. Повышение концентрации углекислого газа в атмосфере опять-таки будет работать на урожай. Ну и, разумеется, руки тоже надо будет приложить. Без этого хоть всю нефть пережги на СО₂ — толку не будет.

Так получилось, что эту статью я начал в Москве, а продолжил в Калифорнии, близ Сан-Франциско, где провел летом две недели. Погода в Калифорнии ну никак не располагала ни к работе, ни к размышлениям на тему климата. Стояла ровная умеренная жара — впрочем, не отупляющая, а какая-то даже приятная, — на небе ни облачка, дневной зной слегка умерялся ветерком, веющим с океана, вечерами же было просто сказочно тепло. Я слушал сводки новостей из России и злился — надо же, там и дожди, и сильные ветры, и лесные пожары к тому же, вот где надо было бы писать, там сама природа водила бы рукой. Я уже мечтал о ливне (летом в Калифорнии — вещь немыслимая), чтобы, не кривя душой, закончить статью о непредсказуемости погоды так: «В день отлета все-таки пошел дождь».

Дождь, конечно же, не пошел, но концовка тем не менее родилась — только не на земле, а в небесах. Путь от Сан-Франциско до Москвы неблизкий — сначала три часа лета до Сиэттла, потом еще часов десять в воздухе. Едва самолет набрал высоту, вылетев из Сиэттла, нас начало трясти. Весьма ощутимо. Что ж, турбулентность — вещь неприятная, но не страшная: потрясет — перестанет.

Однако прошел час, второй — тряска не проходила. Стало немного тоскливо. Рядом со мной пустовало кресло. Один из стюардов, что сновали по салону, отвечая на вызовы пассажиров, вдруг опустился на это место и пристегнулся. Я заметил, что ему тоже слегка не по себе.

— И часто так трясет? — спросил я.

— Трясет-то часто, но чтобы так долго... Со мной это, пожалуй, впервые.

— Может быть, какой-нибудь особо мощный фронт, — высказал я предположение.

— Дело не во фронте. Видите дымку?

Только сейчас я обратил внимание, что самолет шел как бы в «молоке» — это на высоте десяти тысяч метров-то!