Журнал «Вокруг Света» № 12 за 2004 год

В Азербайджане Киров в полной мере показал свою уникальную способность быстро осваивать и решать незнакомые ему ранее экономические и производственные вопросы. Тогда же произошло и его политическое определение. В ходе многочисленных дискуссий, сотрясавших партию всю первую половину двадцатых годов, он ни разу не поддержал ни Троцкого, ни Зиновьева – сторонников леворадикального курса. По всей видимости, ему казалась совершенно абсурдной их цель, так или иначе устремленная к приближению победы мировой пролетарской революции, созданию всемирного Союза социалистических советских республик, причем в самое ближайшее время. Киров в отличие от них оказался убежденным центристом, таким же, как Сталин, Молотов, Орджоникидзе, Каганович, Ворошилов.

Именно поэтому в декабре 1926 года, когда Зиновьева вывели из высшего руководства страны, сняв с постов и председателя исполкома Коминтерна, и секретаря ленинградского обкома, Кирова ввели кандидатом в члены Политбюро и направили в Ленинград. Напутствия ему сводились к следующему: искоренить без остатка леворадикальные настроения, господствовавшие тогда не только среди партийных функционеров, но и большинства рабочих ленинградских заводов. Иными словами, его отправили для чистки второй по величине, но первой по значимости партийной организации страны.

Когда же Киров сумел справиться со столь важным поручением, на пленуме, проходившем 13 июля 1930 года, его избрали членом Политбюро и оргбюро, секретарем ЦК. Словом, теперь уже ввели в высшее руководство СССР, но с весьма ограниченными функциями. Ему предстояло, как и ранее, заниматься проблемами отнюдь не страны в целом, а лишь одного огромного и чрезвычайно важного региона. Как известно, в то время Ленинградская область включала в свой состав Новгородскую, Псковскую, Вологодскую, Мурманскую, да еще, правда, неофициально, и Карельскую республику. Так что в глазах жителей северо-запада страны Киров представал сразу в нескольких ипостасях.

Для сторонников Зиновьева, продолжавших служить в городе на Неве, хотя и на малозначительных должностях, он выглядел предателем заветов Октября, могильщиком революции и партии, как и все центристы, включая Сталина. Киров оценивался так, несмотря на то, что настойчиво проводил в жизнь планы первой и второй пятилеток, разработанные, кстати, не центристами, а одним из лидеров троцкистов – Е.А. Преображенским. Он же руководил модернизацией тяжелой промышленности, созданием легкой, твердо проводил коллективизацию, возглавлял снос десятков церквей и соборов, давал санкции на аресты интеллигенции, саботировавшей социалистическое строительство.

Для рабочих Киров был пламенным революционером, страстным оратором, умеющим зажечь аудиторию, увлечь ее, убедить в том, что трудности дня преодолимы, что вскоре благодаря настойчивому труду и энтузиазму удастся построить светлое здание социализма, а потом и коммунизма, иными словами – воплотить в реальность многовековые мечты трудового народа всех стран.

Для многих красивых женщин города, для балерин Мариинского театра Киров был иным – бонвиваном и ферлакуром, очаровательным хозяином частых вечеринок во дворце Кшесинской, которые молва называла оргиями. В этом дворце он практически жил, а в официальной его квартире на Каменноостровском проспекте жила тяжелобольная жена Сергея Мироновича – Мария Львовна Маркус со своей сестрой – Софьей Львовной, которая ухаживала за нею.

Таким же бонвиваном казался Киров и Милде Драуле, жене Леонида Васильевича Николаева, тридцатитрехлетней латышке. В начале двадцатых она работала вместе с Николаевым в Лужском уездном комитете комсомола. В этот же период Милда стала его женой. После переезда в Ленинград молодая, интересная женщина работала инспектором сектора кадров в отделе легкой промышленности обкома. Тогда же поползли слухи о ее недвусмысленных отношениях с Кировым. Подтверждало досужие разговоры многое: и приобретение семьей Николаевых отдельной трехкомнатной квартиры в кооперативном доме, на что средств у них явно не было, и отпуска, которые Милда проводила без мужа, почему-то до дня совпадали с отпусками Кирова.

Для пресечения сплетен, порочивших первое лицо города, Милду по чьей-то достаточно весомой рекомендации срочно перевели в той же должности в Управление уполномоченного наркомата тяжелой промышленности. Это учреждение, как и обком, размещалось в Смольном, но не на третьем, а на втором этаже.

Два выстрела

Об активе в Таврическом дворце Николаев узнал утром 1 декабря из газет. Одержимый единственной идеей – изменить враз свою жизнь, – Николаев дважды звонил жене на службу, умоляя, требуя непременно достать для него билет. Лишь в начале первого Милда дала наконец определенный ответ: выполнить просьбу мужа при всем желании не может.

Помощь пришлось искать в других местах. Для начала Николаев поехал в Смольненский райком и стал просить билет у тамошних работников. Один из них отказал сразу же, второй, вняв мольбе старого знакомого, пообещал. Правда, предложил подойти к нему в самом конце дня.