Журнал «Вокруг Света» №12 за 2007 год

На замену обуржуазившейся, по словам Вагнера, «обескровленной» оперы того времени должно было прийти «новое искусство», искреннее, как народное действо, мистическое, как древний культ, глубокое, как мировая религия. Масштаб замысла наиболее ярко, как ни странно, проявляет самая слабая из его сторон — текст. Для своих поздних опер, которые именовались даже уже не операми, «но сценическими мистериями», Вагнер собственноручно изготовлял либретто. Так вот, если воспринимать тексты «Кольца Нибелунга» отдельно от музыки, они кажутся высокопарным бредом, нескончаемым потоком графомании. Но стоит зазвучать музыке — и строки оживают, как волшебный фонарь, в котором зажегся свет. Каждое слово становится осмысленным и пластичным, фигуры — не картонными куклами, а живыми характерами. Можно сказать, что для своих произведений Вагнер создает новый и лишь на первый взгляд странный немецкий язык — попирая правила фонетики, грамматики и стихосложения, он ломает старые «формулы» и изобретает новые. В иные счастливые моменты понимаешь, что имел в виду композитор, когда говорил, что в нем слова и музыка «рождаются вместе из первородного звука». Как бы там ни было, но факт: каждая из зрелых опер Вагнера — это законченное высказывание о таинствах бытия. О рождении ли и устройстве мира (то же четырехчастное «Кольцо Нибелунга»), о любви ли («Тристан и Изольда»), о смерти ли и жизни вечной («Парсифаль»)… И не случайно великий композитор, который сперва задумывал цикл опер исторических, с фигурой императора Фридриха Барбароссы в центре сюжета, вовремя «повысил ставку», сделав выбор в пользу мифа и его героев. Ведь только они «отражают суть человеческой природы вне зависимости от времени». А отсюда — новая задача: для принципиально нового искусства, пустившего в мир понятие «гезамткунстверк» («совокупное произведение искусств»), все должно было быть новым: и сцена, и публика.

  

Козима и Рихард Вагнер на своей вилле Ванфрид в компании Ференца Листа и Ханса фон Вольцогена. 1882 год

«Я остановил свой выбор на одном из небольших городов Германии , где не придется вступать в конфликт с большим театром или угождать привычкам избалованной публики», — писал Вагнер в 1862 году. Его выбор пал на городок Байрейт, жемчужину провинциального барокко, примерно равноудаленный от политических центров немецкого мира — Мюнхена и Берлина. Важно было и то, что административно Байрейт относился к личным владениям короля Людвига II Баварского — главного поклонника Вагнера , который, по отзыву самого композитора, «всегда защитит и поможет».

Муниципальный совет предоставил Вагнеру место для строительства театрального комплекса за городом, на склоне покрытого пышной зеленью холма. 22 мая 1872 года при сильнейшем ливне состоялась закладка этого «Дома торжественных представлений» («Фестшпильхауса»). Вместе с пресловутым «первым камнем» в тучную байрейтскую грязь легли поздравительная телеграмма от Людвига и четверостишие собственного вагнеровского сочинения, точный смысл которого до сих пор обсуждают историки:

«Здесь заключаю я тайну,

на многие сотни лет.

Пока хранит ее камень,

она будет являть себя свету»...

Справедливости ради заметим, что «здесь», в Байрейте, для самого автора четверостишия нашлось и место безопасного изгнания, пусть и комфортабельное. В Саксонии он, участник так называемой Дрезденской революции (восстания против абсолютизма — части общеевропейских волнений 1848—1849 годов) и друг анархиста Бакунина, долгое время числился среди разыскиваемых полицией преступников, в Париже его освистали, в Мюнхене ненавидели как «соблазнителя» короля Людвига: Вагнер действительно не только разорил своего мецената, но и сильно способствовал своими буйными идеями и разговорами его помешательству (а в конечном итоге смерти, больше похожей на убийство, чем на самоубийство). Кроме того, по всей Европе, от Кёнигсберга и Риги до Лондона, рыскали кредиторы — отдавать свои многочисленные долги композитор считал «не барским делом».

В порядке личного предположения выскажу и такую версию: полагаю, что веским аргументом в пользу Байрейта как места будущего «вагнеровского гнезда» стали его окрестности. Франкония — одна из самых живописных и, так сказать, одухотворенных областей Германии. Быстрые реки сбегают с отрогов Альп, густые леса покрывают мягкие холмы, древние церкви и руины замков хранят память о былом величии местного рыцарства. Вагнер немало путешествовал по округе, и несложно поверить, что именно уединенный замок Гёсвайнштайн, скажем, послужил прообразом замка Грааля в его опере «Парсифаль». Просматриваются и другие «ландшафтные прототипы»…