Журнал «Вокруг Света» № 2 за 2005 год

Страшен был октябрьский вечер, когда под свист казацких нагаек и грохот винтовочных выстрелов на мостовые Моховой улицы падали десятки людей, возвращавшихся с похорон Баумана, а Большая физическая аудитория университета сделалась лазаретом. Год тот, по Рождестве Христовом 1905-й, обильно кропили кровью да сдабривали ненавистью. Испачкавшую университетские полы кровь отмывали долго, но бурые пятна все проступали снова и снова, словно знамение того, во что будет окрашен надвигающийся новый век. Так, по этому кровавому следу университет вместе со всей страной вошел в 1917 год…

Сумерки

Тернистая дорога ожидала университет– впереди были и обыски ЧК, и шабаш пролеткультовцев, и «философский пароход», и страшная война, и поиски космополитов. Но вечен свет, льющийся сквозь стеклянный купол Аудиторного корпуса. И казаковское здание, построенное «покоем», так и будет хранить покой всех своих обитателей. И все перемелет желтолицый маятник древних университетских часов, переживших пожар 1812 года. Жаль только старенького профессора Хвостова, в 20-м году удавившегося на ручке отдушины давно не топленной печки…

Для Московского университета новая страница истории начиналась с похорон – в октябрьских перестрелках 1917 года погибло человек двадцать студентов. Панихида прошла в Татьянинской церкви, мертвых отвезли на Братское кладбище, от которого теперь не осталось и следа, живым предстояло жить дальше, каждый день выбирая между отчаянием и надеждой.

Первый год революции был лют холодами, в почти не отапливаемых помещениях университета занятия подчас прерывались вовсе. Новая власть, поначалу занятая борьбой с врагами, не сразу обратила свой взор на Московский университет. Но уже в 1918 году Наркомат просвещения созвал совещание представителей высшей школы, на котором была предпринята попытка уничтожить ее автономию. В ту пору власть еще не нарастила мускулы, не рубила топором с плеча, старалась сохранять видимость приличий и законности. На том памятном совещании, пожалуй, впервые прозвучала мысль об упразднении университетов. Группа пролеткультовцев называла университеты не иначе как «феодальными пережитками» и настаивала на их ликвидации. Совещание не дало никаких результатов, и власть разразилась целым потоком декретов, которые в корне изменили всю жизнь высшей школы.

Отныне любой желающий, достигший 16-летнего возраста, мог прийти учиться в Московский университет – отменялись все виды вступительных экзаменов, не требовалось предъявлять никаких аттестатов, свидетельств об окончании средней школы, отменялась также плата за обучение. Невыполнение этого декрета грозило виновным судом Революционного трибунала. Совнарком настаивал на классовом принципе при зачислении в университет: «На первое место безусловно должны быть приняты лица из среды пролетариата и беднейшего крестьянства…». Уравнивались в правах и званиях все преподаватели вузов, в одночасье становившиеся профессорами с правом голоса в Совете университета. Из состава учебного заведения выбывали все, кто прослужил в звании профессора или преподавателя свыше 10 лет, вернуться к своей работе они могли лишь будучи избранными по всероссийскому конкурсу. Упразднялись юридические факультеты «ввиду совершенной устарелости учебных планов… полного несоответствия этих планов требованиям научной методологии». Студенты наделялись правом сдавать испытания в любое время по соглашению с профессором, вне зависимости от длительности пребывания в вузе, и получать соответствующее удостоверение.