Журнал "Вокруг Света" №3 за 1996 год

Мой родной город Запорожье, бывший Александровск, возник в восемнадцатом столетии у днепровских порогов на пересечении торговых путей, которые начинались в центре Украины и России и вели к черноморским и азовским портам. С 1781 года в Александровске ежегодно бывало по четыре больших ярмарки, на которые товар поступал из Причерноморья, Крыма, Приазовья, Правобережной Украины и даже из северных губерний России. С юга и севера, востока и запада в город прибывали сотни чумацких возов и фур. Местные краеведы после долгих архивных поисков установили, каким путем двигались чумацкие обозы в Крым. От современного Днепрогэса дорога проходила по окраине Александровска, там, где сейчас высятся заводские трубы. Клубы дымов над ними — сегодня заметные ориентиры даже для космических кораблей. Дымовые хвосты над городом, как раньше огни на степных сторожевых вышках, предупреждают об опасности — только теперь более грозной, чем набеги степняков.

От заводов Чумацкий шлях резко поворачивал на юг. Было одно направление — к морю, но каждый обоз выбирал свою колею, поэтому, по утверждению некоторых, ширина чумацкой дороги могла достигать нескольких километров. Мне не раз приходилось голосовать на развилке — транспортной развязке при въезде в город с юга. Там всегда оживленно, шумно, летом машины ползут друг за другом впритирку, магистраль в это время очень напоминает заводской конвейер. Запорожье — последний перед Крымом областной центр, степные ворота. За ними автострада Москва — Симферополь проходит по старому Чумацкому шляху.

Большая дорога не стоит. Мы то сворачивали налево, то круто забирали вправо, то делали крюк по степи, как говорят здесь, заламывали черту колбасу, но все время возвращались к оживленной трассе. Старый Чумацкий шлях правил нам нужный путь, служил надежным ориентиром и верным спутником, помощником и даже продуктовым снабженцем. «Шляховщиной» когда-то называли сено, солому, зерно, что падали с воза, трасса одаривала нас ею в виде придорожных фруктовых деревцев, а то и овоще-фруктовых находок, которые на ухабах вылетали на обочину из кузовов стареньких грузовиков. Тяжелые фуры, плотно и со знанием дела набитые заморским товаром, проносились мимо, лишь обдавая горячим ветерком. Эти толчки воздуха в спину подбадривали на подъемах, заставляли сильнее нажимать на педали, подчиняли ритму столбовой дороги. Было особое упоение скоростью на длинных спусках, когда ветер бил в грудь и деревья на обочине пробегали мимо, как штакетины забора. Но была и своя дорожная гордость в неторопливом упорном продвижении вперед. На затяжных подъемах, когда приходилось толкать велосипеды впереди себя, это упорство подбадривало, внушало мысль, что и долог путь изъездчив и круты горы забывчивы. Слово «тракт» восходит к латинскому «волочение», «вытягивание», а слово «дорога», по утверждению некоторых, имеет прямое отношение к глаголу «дергать» (только с помощью волочения и подергивания можно было продвигаться по первым дорожным протяженьям — волокам, выкорчеванным в лесу проходам).

Причастность к этим коренным основам легко и просто вошла в наш дорожный быт. И где-то через неделю, пообвыкнув в дороге и вдоволь наслушавшись сочувствий и похвал в наш адрес, мы уже не сомневались, что слово «шляхетство» — благородство — произошло не от «шляхты» — дворянского сословия, а именно от звучного и гордого «шлях» — большая верстовая дорога. Кого из нас она не звала, не манила? Было? — было! — хоть однажды, но было. Голоса дорог, как сирены... Совсем близко голос, рядом дорога. Что-то тенькнуло в душе (оборвалась струна или зазвучала новая?), решился: откликнулся, переступил порог, и все слабее голос — не ухватить слухом, все дальше мчится дорога — не поспеть за ней. Вечная погоня.

«Ой, чумаче, чумаче, життя твое собаче»

Издревле путник в этой азартной погоне, издревле дорожный ветер лишает его сна, навевая самые сладкие и желанные мелодии. На разные голоса раньше на сельских улицах звучали песни-веснянки: «А вже весна, а вже красна, из стрех вода капле, молодому козаченьку мандривочка пахне». В старину люди, которым аромат придорожных трав перебивал запах родного очага, составляли особое сословие, своеобразную касту. «Тягака», «побридяка», «заброда», «забига», «блудяга», «волоцюга», «шкитавый», «галайда», «бегарник», «флигош», «знайдибеда», «зайдисвет», «потипаха», «швакайло», «мандрьоха» — это еще далеко не все прозвища, которыми домоседы-гречкосеи награждали бродячий люд. Рыцари дорог не обижались, однако достоинства не роняли, блюдя и дорожный этикет, и нищенскую гордость.