Журнал "Вокруг Света" №3 за 1998 год

Есть две мастерские, где желающие поработать могут шить, клеить игрушки, делать разные поделки. Например, из газет режут широкие полосы, их смазывают клеем и свертывают в длинные трубочки. Затем из этих заготовок плетут корзиночки, шкатулки с крышками, вазочки. Сверху все покрывают краской и лаком. Делают еще бумажные аппликации. А вот за двумя швейными машинами я редко кого заставала.

Постоянно играет музыка, и некуда уединиться, но женщины терпимо относятся друг к другу. Если ты мешаешь пройти, мягко обопрутся на плечо, чтобы не сильно задеть, и всегда ободряюще улыбнутся. Лишь одна женщина на зоне почему-то была недружелюбно ко мне настроена, специально толкала, проходя мимо, и упорно называла «гринго». Но только одна из всех.

Женщины на зоне часто меняют туалеты, иногда по два раза на день, поэтому на следующий же день, видя, что я все в одной и той же одежде, стали беспокоиться: есть ли у меня во что переодеться? Стоило мне зайти в душ, как соседки предлагали мыло и шампунь, а в туалете протягивались руки с туалетной бумагой. Мои распухшие губы лечили разными мазями, а уж гигиеническую помаду подарили сразу. Мои светлые глаза были предметом нескрываемого интереса и зависти многих. Контактные линзы с голубыми глазами обходятся в Чили в 100 долларов.

Под шестиструнную гитару я спела несколько бодрых песен. Женщины вслушивались в русскую речь, затаив дыхание. Они даже подпевали мне, а когда в заключение я произнесла, размахивая кулаком фразу из чилийской песни «iPueblo unido hamas sera vensido», они пришли в неописуемый восторг.

Мы говорили о политике, многие знали Ельцина, одна из женщин призналась в любви к Ленину, а другая, оглянувшись на охранников, спросила, нацарапав на клочке туалетной бумаги, есть ли у нас это: КGВ?

Вечером нас загнали в камеру раньше обычного, и я начала беспокоиться. От Володи ни слуху, ни духу, когда нас выпустят — непонятно. Я сидела грустная на полу.

— Аburrido? — спросила меня сокамерница.

Я не знала значения этого слова, но женщина повторила вопрос, скорчив такую кислую физиономию, что я тут же поняла и, проведя ладонью по горлу, утвердительно кивнула: «Еще как аburrido!»

В этот вечер я познакомилась с девушкой, еще не потерявшей блеск свободы в глазах. Спросила, не хочется ли ей убежать, и попала в точку. Мы понизили голос до шепота, и она рассказала мне, как в Новый год три заключенные бежали ночью через окошко камеры. Оказалось, что за побег здесь срок не прибавляется. Но это все равно опасно: охранники могут застрелить.

На следующее утро я заявила, что хочу позвонить в консульство. Меня повели к выходу из тюрьмы, где находился телефон, и там я, к своей радости, увидела Володю. Он как раз дозвонился до российского посольства в Сантьяго. «Хотелось бы поскорее освободиться, хотя здесь такие замечательные условия, жаловаться не приходится, все так великолепно!» — втолковывал он консулу.

Услыхав столько эпитетов в превосходной степени, я засомневалась в сходности наших условий содержания и после разговора спросила Володю, сколько человек у него в камере.

— По списку 35, но мне кажется не больше 30, — ответил он.

«Тоже немало, — подумалось мне, — чему тут радоваться?» Оказалось, что его камера совсем не походившая на нашу.

Довольно большое помещение состояло из двух комнат отдыха с телевизорами и мягкими диванами, спальни из двух отделений с отдельными кроватями, застеленными постельным бельем. В камере была кухня и комната с большим обеденным столом, И по шесть телевизоров, душей и туалетов. Утром не будили. Можно было отдыхать в камере и днем. А в комнате отдыха Володя иногда сидел в полном одиночестве, в свое удовольствие переключая полсотни каналов местного телевидения.

Консул принял меры, и на следующий же день нас освободили. Я шла по коридору, и каждая из моих товарок смотрела мне в глаза и тихо говорила: «Чао!» И я покидала этот далекий клочок другой планеты с грустью в душе. Мне стыдно было радоваться, зная, что многим из тех, кто прощался со мной, сидеть еще долгие и долгие годы.

А наши злоключения на этом еще не кончились. Нас вынудили купить билеты на самолет до Лимы, на что мы потратили последние деньги. Ночь провели в бетонном подвале полиции, на голом полу за решеткой: в город нас выпускать не полагалось. На границе сдали на руки перуанским властям. Лишь сев в самолет местной авиалинии, мы отделались от сопровождения и вздохнули свободно.

Нам еще раз повезло: голодную ночь на грязном пляже в Лиме мы коротали под дождиком. Вообще-то в Лиме человек с зонтиком — нонсенс, так как здесь, на засушливом тихоокеанском побережье, обычно не бывает дождей.

Но и это сомнительное везение было для нас приятным, потому что за пять суток мы научились ценить свободу.

Марина Галкина

Три рассказа о женщинах: Pia

Я хочу рассказать об одной своей знакомой. Ее зовут Рiа Каhrа (это по-шведски, а в Финляндии она взяла другое имя — Sade, что буквально по-фински означает «дождь»).