Журнал "Вокруг Света" №5 за 1996 год

Они въехали в глубь листвы; где-то внизу слышался тихий плеск воды. Влажные, холодные лапы листьев били ездоков по лицу, лианы цеплялись колючками за одежду и тащили назад. Вскоре копыта мулов зашлепали по мелководью. Караван пересек черный туннель с крышей из растений и взобрался на другой берег. Вьюки по бокам животных начали задевать за сухие побеги бамбука, заросли которого быстро поредели, и люди снова оказались на открытом пространстве.

С каждой минутой становилось светлее, лавины облаков на востоке зарделись красным. Над кронами деревьев обозначилась темная волнистая линия — хребты ближайшей цепи известняковых гигантов. Вскоре въехали в новую долину. Было уже достаточно светло, и стало видно плоское дно долины, а в глубине — вздымающуюся над кронами пальм и зонтами фламбуанов огромную плоскую стену, покрытую плотным кожухом растений.

— Моготе Вирхен. Девственная гора, — шепнул проводник. — Там, у подошвы обрыва, — указал он пальцем, — стоит домишко Рамона Эредиа, а неподалеку от него, из-под скал вытекает ручей. Вы действительно собираетесь туда пойти? — добавил он еще тише.

Доктор Риско молча кивнул.

— Вверх по течению? — допытывался проводник.

— Если не будет другой дороги, — ответил доктор. — Надо как-то проникнуть внутрь горы.

— У нас, — покачал головой проводник, — никто не пробовал. Понимаете, сеньор, там нечего искать...

— Но ведь если никто не был... — вставил Солецкий.

— Не смейтесь, сеньор. — Проводник вынул изо рта сигару. — В деревне говорят, будто слышно, как в пещере кто-то играет на гитаре. Подойдите тихо и встаньте в зарослях, там, где вытекает ручей. Кто-то одним пальцем трогает струны.

Первый луч солнца упал на вершину Моготе Вирхен. На фоне небесной голубизны обозначился зеленый край скалы, помеченный тонкими горными пальмочками. Ниже, в плотной гуще листьев, краснели стволы альмасиго, мастиковых деревьев, вцепившихся корнями в каменные полки.

— Сеньор, — продолжал проводник, — туда нельзя идти без оружия... — Он осекся, а увидев движение Солецкого, который положил руку на футляр фотокамеры, пожал плечами, стряхнул пепел с сигары и сказал: — От нее мало толку.

— А мне много и не надо, — ответил фоторепортер.

— Этих птиц, — заметил погруженный в свои мысли Риско, — на нашем острове еще не видел никто. И если они действительно прилетели, их надо искать в глубине пещеры...

— Не знаю, — сказал проводник, перебрасывая сигару из одного угла рта в другой. — Я привез вас на место, сеньоры, как вы хотели. Может, Рамон Эредиа знает больше... — Он с сомнением скривился, хлестнул мула и вернулся в голову маленького каравана, бормоча: — Птицы, в такой тьме?..

Солецкий заметил, как по лицу Риско скользнула улыбка.

— Много бы я дал, чтобы их найти.

Где-то сзади послышался громкий зевок. На последнем муле сидел человек в белой, доходящей до колен рубахе. Широкие поля сомбреро прикрывали его лицо, оставляя видимыми только черные усики.

— День добрый, сеньоры, — бросил он.

— Проснулся, Фернандо? — удивился доктор Риско.

— Чую запах свежего кофе.

— В таком-то безлюдье? — рассмеялся доктор. — Приснилось!

— В таких делах, сеньор, — сказал Фернандо, — я никогда не ошибаюсь. Взгляните...

Они подняли головы. Там, где плоское дно долины неожиданно вставало дыбом, переходя в известняковый обрыв Моготе Вирхен, над путаницей банановых листьев, которые раскачивались, тронутые слабым ветерком, вился голубоватый дымок. Под бананником стоял человек, внимательно глядевший на приближающийся караван.

Рамон Эредиа двадцать лет жил в табачной долине у основания Моготе Вирхен. Но уже давно он не растил табак, не возделывал красной земли, многие годы позволяя ей зарастать травой и кустарником. Жил он один в домишке из кривых пальмовых досок, покрытом пальмовыми листьями. Сквозь широкие щели свободно проникал воздух, крыша защищала от солнца, и в полдень это было единственное место в округе, дающее немного прохлады и тени. На крыше шуршали бесчисленные ящерки. Днем они бегали по балкам потолка, ночью скрывались в пальмовых листьях и стрекотали наперебой с цикадами. Сквозь щели в стенах запрыгивали лягушки. Они прилеплялись к столбам, подпиравшим крышу, и на долгие часы замирали, не обращая внимания на человека. Солнце двигалось по небу, его временами затягивали облака, и в доме становилось попеременно то темно, то светло. Помещение заполнял серый полумрак, либо золотисто-пурпурный свет заката. Лягушки тоже меняли свой цвет. Их кожа принимала расцветки высохшего дерева. В яркие полдни, как бы выгорая, она светлела, к вечеру приобретала красноватый оттенок, сменявшийся вскоре темно-бурым. Пока они сидели неподвижно, их трудно было заметить, но с вечерней прохладой они оживали и отправлялись на охоту.