Журнал «Вокруг Света» №5 за 1999 год

Вокруг зеленые просторы. Цитрусовые плантации сменяли банановые, и нам объяснили, что бананы здесь вызревают в ночное время, а потому их гроздья одеты в синие мешки цвета здешних ночей... Из-за поворота, с высоты, в который раз блеснуло море и исчезло. Чем дальше в горы, тем прохладнее и прозрачнее воздух, и в этой прозрачности, куда бы ни сворачивали, – везде перед нами возникала самая высокая гора – Олимп. Дорога нескончаемо вилась по склонам, и белые деревеньки в красных шапках, казалось, кружатся, как на карусели. Перед глазами на полках гор проносились сады и виноградники... И вдруг – человек. Он пасет овец... Так вот едешь, останавливаешься там, где собираются люди, слушаешь их речь, стараешься понять... И постепенно складывается для тебя картина страны, картина, точности которой может помешать разве что твое несовершенство...

Но вот, рано или поздно, от обилия впечатлений наступает полное отупение. Глаза видят, но ничего не воспринимают, уши отказываются слышать, в сознании полная сумятица: раскопки древних поселений, развалины античных городов, средневековые крепости и монастыри, обилие фресок в церквях, которых такое множество на нашем пути, что история одной церкви вытесняла историю другой. Я уж не говорю, как слепило глаза великолепие иконостасов, таких, как в монастыре Кикос, больше похожем на дворец венецианских дожей, нежели на скромную обитель...

Но остановка в какой-нибудь деревеньке, где-нибудь в труднодоступном районе Троодоса, нам помогала, она возвращала нам бодрость, и мы снова могли часами слушать Марию и не испытывать вины за то, что устаем и слушаем ее вполуха.

В один из таких дней мы осматривали в лесу над обрывом маленькую церковь святого Николая, построенную в XI веке; с виду обыкновенная хижина – купол закрыт двускатной черепичной крышей, а священника, низкорослого человека в грубом суконном одеянии, перепоясанном веревкой, скорее, можно принять за странствующего монаха. Но вот что странно, именно эту скромную церковь, этого скромного человека я по сей день и помню. А ведь он даже нам не улыбнулся. Просто показал настенные росписи и немного раскрыл их сюжеты. И так же тихо, как встретил, проводил нас.

Ночевали мы недалеко – в деревне Какопетрия. Она, как и все деревни здесь, возникла неожиданно, вдруг из-за поворота, и будто бы стояла на расколотой скале. Мощеные узенькие улочки, как высохшие речушки, петляли круто сверху вниз к ущелью, где шумела вода. Маленькая деревенская гостиница «Линос» ничем особенным не отличалась от соседних домов... Внутри, в коридорах, – каменная прохлада. Комнаты убраны традиционно по-деревенски: высокая железная кровать с двойным матрацем, шкаф с зеркалом, плетеные стулья, сундук, ножная швейная машина... И уж совсем музейные экспонаты: приемник, телефонный аппарат в деревянных коробках, и утюг для угля – действующие. Только ванная комната современная. И японский телевизор.

Поужинали в таверне хозяина. Выспались хорошо под шум горной речки, а утром, после завтрака, окружным путем спустились на деревенскую площадь. Там за белыми столами уже сидели местные. Наше появление отвлекло их. Они повернулись к нам и стали рассматривать... Кто-то кому-то подносил кофе. И мне принесла женщина. Когда же настал момент расплатиться, Зенос остановил меня:

– Вас угощает человек, – сказал он, взглянув на старика, сидящего за соседним столом.

Ему могло быть лет девяносто, а может, и все сто. Но здесь, в горном воздухе вокруг лесов, он выглядел гладким, свежим и бодрым. Он посмотрел на меня многовидевшими глазами, и я кивком головы поблагодарил его.

Вот таким образом, прекрасно, мы распрощались с Троодосом и, спускаясь на равнинную часть Кипра, к морю, не подозревали, что с каждым километром все увиденное здесь превращается в воспоминание. И почувствуем это только у себя дома, в снежной еще Москве.

В Никосии, в Археологическом музее, я глядел на обломки античных скульптур, а у самого вертелось в голове: как же долго на этом белом свете нас не было, как же поздно я родился... Всякий раз, когда случается вот так разглядывать древние скульптуры, я вспоминаю знаменитую клавесинистку Ванду Ландовску. Она гостила у Родена, большого любителя клавесинной музыки, он водил ее по своему домашнему музею античной скульптуры и с такой теплотой говорил о каждом куске мрамора, что Ландовска не выдержала: «Маэстро, почему бы вам не слепить им руки и недостающие части?» Великий Роден смутился, не сразу нашелся: «Мадам, я не смог бы этого сделать...»

Уже на улице я не без иронии сказал Марии:

– Мария, в нашем представлении греческие боги синеглазые, кудрявые блондины.

– Они такими и были, – не задумываясь ответила она. – Мы греки, – сказала она, – в основном православные, как и сам Христос, смуглые. – Но, почувствовав, что ее ответ был спровоцирован мной, пустилась в долгие рассуждения о предмете нашего разговора и в конце концов свела все это к тому, что здесь, в Средиземноморье, храмы античных богов соседствуют с христианскими храмами, с мечетями...