Журнал «Вокруг Света» №5 за 1999 год

На сей раз я добирался до этого черноморского города по Днепру. Шли из Киева, столицы дружественного нам государства Украины, на теплоходе компании РОПиТ «Максим Рыльский».

И вот я вновь на улицах совсем не зарубежной Одессы, и первым делом, как всегда, спешу на встречу с Пушкиным...

Приморский бульвар, Ришельевская (еще недавно улица Ленина), здание Думы, где над колоннадой коринфского ордера отбивают часы самые старые куранты в Одессе...

Сажусь на скамейку в сквере, перед зданием Думы, и, закинув голову в синее небо, любуюсь бронзовым Пушкиным на высоком пьедестале, защищенном от жаркого солнца зеленой листвой. Говорят, будто бы могучие платаны у памятника прятали в тени самого поэта. Историю памятника рассказывают высеченные на нем надписи.

Из слов «А. С. Пушкину. Граждане Одессы» следует, что средства на памятник собирали всем миром. Но примечательно: правление Славянского общества «испросило разрешение властей на подписку для устройства фонтана с бюстом Пушкина». Вот так: не бюста поэта с фонтаном, а наоборот. Жертвовали средства и строительные материалы многие, например, служащие конторы РОПиТ (Российского общества пароходства и торговли), но некий граф, памятуя, вероятно, прежнее отношение к Пушкину властей, гневно воскликнул: «Что же это такое – Пушкину памятник! Нужно сообщить полиции».

А ведь было это в 1880 году, когда сын греческого патриота К. М. Базили, знавший поэта, который, в свою очередь, имел в библиотеке его книгу о Греции, выбрал место под памятник.

Сооружен он был в 1888 году, о чем и гласит надпись на гранитном постаменте. Выше, у основания бюста, высечено: «По проекту Хр. Васильева лепила Ж. Полонская, отлив А, Мораи». Между прочим, скульптор Жозефина Полонская была супругой поэта Якова Полонского.

В основании лиры указаны даты южной ссылки Пушкина: «1820 – 1824», а ниже старого герба Одессы начертано, что гранит взят из «Гниванских ломок Винницкого уезда», а вот фамилию жертвователя уже не разобрать.

Время стирает многое, но только не память о неистовом Пушкине, запечатлевшем Одессу во многих стихах, в том числе и знаменитой строчке: «Я жил тогда в Одессе пыльной...»

С балкона клубных номеров Рено он наслаждался видом порта, лесом мачт на рейде, уходящими в сверкающее под солнцем море парусниками, шумом многоязыкой одесской толпы... Потом поэт, не выдерживая комнатного затворничества, надевал сюртук и котелок, вешал на руку свою знаменитую железную трость, сделанную на заказ, и отправлялся бродить по улицам или ехал на пролетке в гости.

Как и в Кишиневе, откуда он прибыл в Одессу, Пушкин вызывал к себе неоднозначное внимание. Жил в непритязательной обстановке, «ударил в рожу одного боярина и дрался на пистолетах с одним полковником... Денег у него ни гроша...» (из переписки современников. – Авт.) Недаром его называли «бес арабский».

Его внешний вид, привычки тоже вызывали неодобрение. «Тогда в Пушкине было еще несколько странностей, быть может, неизбежных спутников гениальной молодости, – пишет современник. – Он носил ногти длинней ногтей китайских ученых. Пробуждаясь от сна, он сидел голый в постели и стрелял из пистолета в стену...» А тут еще удачные ухаживания, а главное, печальная, возможно, глубокая и драматическая любовь к Катеньке Раевской. Он и в Одессе вспоминает Гурзуф, кипарисы, море. В стихах оживает его любовь. Помните, в «Онегине»:

Как я желал тогда с волнами,

Коснуться милых ног устами...

или

Скажите мне: чей образ неясный,

Тогда преследовал меня

Неотразимый, неизбежный?..

Пушкин в отеле Рено пишет много стихотворений, а также главы «Евгения Онегина», но поселился он вначале в другом одесском заезжем доме (их всего-то было два, гордо именовавшихся «отелями»), принадлежащем негоцианту Сикару, бывшему французскому консулу, старейшему жителю Одессы.

Когда – в свои прошлые приезды – я спрашивал одесситов о доме Сикара, те недоуменно качали головами, тем более я называл Итальянскую улицу. Но когда я произносил звучное название «Hotel du Nord» да еще добавлял, что там жил Александр Сергеевич, то непременно находился старичок в соломенной шляпе, который восклицал: «Так это же на Пушкинской улице, пойдешь тудою-сюдою и увидишь».

...Я иду по тенистой Пушкинской в сторону вокзала и вижу на противоположной стороне аккуратный двухэтажный домик с аркой, на стене которого мемориальная доска с мраморным барельефом поэта. Теперь это «дом Пушкина», музейные комнаты которого помнят стремительную походку поэта, его заразительный смех, когда он обедал здесь с приятелями. Есть свидетельства, что Сикар, гостеприимный хозяин с утонченными манерами, собирал в ресторане лучшее одесское общество часам к четырем. «Там бывает очень весело», – отмечал современник.

Но тот ли это дом, где жил Александр Сергеевич? Ведь в войну фашистская фугаска разрушила здание, оставив неповрежденной лишь часть его. «Неповрежденною одна/ Осталась комната поэта», – писал Демьян Бедный.