Песня портовых грузчиков из Шестого округа была первой южноафриканской песней, которую я услышал в своей жизни. Рабочие в порту помогали себе этой песней, как волжские бурлаки «Дубинушкой». Она очень ритмична, а слова — предельно простые. Мне спели ее южноафриканцы на Всемирном фестивале молодежи студентов в Москве в июле 1957-го.
Власти уничтожили этот район в 1963-м. Все постройки, кроме церквей, были снесены. Согласно политике раздельного проживания расовых групп эта земля отдавалась белым.
К чести белого населения — никто не захотел строиться на этом опустошенном месте. Так оно, как прокаженное, и стоит уже больше трех десятилетий — громадная дыра в бурлящем портовом городе.
Правительство Нельсона Манделы решило его застраивать, и уже не по расовому признаку. Но как освоить заново такую обширную землю? Нужна кропотливая подготовка градостроителей всех специальностей. Так что пока еще — пустырь.
Недавно создан музей Шестого округа. В конце прошлого года состоялся трехдневный фестиваль, организованный Ассоциацией граждан Шестого округа; в нем участвовали тысячи кейптаунцев. На пустыре ставят столбы с названиями старых улиц — на тех местах, где они пролегали. В прессе идут бурные споры. Одни считают, что этот округ и надо было снести — слишком уж там клокотали городские низы. Но так считают немногие, да и те редко решаются высказываться. Для большинства же это — колоритное прошлое Кейптауна.
Может быть, что-то схожее было у этого округа с одесской Пересыпью и Молдаванкой. Там тоже из поколения в поколение жили портовые грузчики, мелкие торговцы, рыбаки, разносчики. Пестрый многонациональный люд. Не было ли выходцев из Одессы среди тех россиян, что селились когда-то в Шестом округе?
Что ж, у Кейптауна были давние связи с Россией. Стоит поговорить и об этом.
Но это уже другая тема.
Аполлон Давидсон
Кейптаун
Страны и народы: К староверам на Бирюсу, или Путешествие районного масштаба
— Дело, в принципе, несложное, — сказали мне. — Всего-то час самолетом. Но на острове, куда самолет садится, сейчас копны ставят. Можно, конечно, отвезти вас в Усть-Кайтым, это ниже по течению.
— Давайте в Усть-Кайтым, — согласился я.
— Но вовсе не факт, что оттуда попадете в Луговую. Там и неделю можно просидеть. Не часто сейчас ездят по Бирюсе — бензина, понимаете...
— Могу и ногами дойти вдоль берега, — предположил я.
— Что вы! Тридцать километров, и никаких троп! А к реке выходят звери. Недавно в Кирсантьево медведица напала на двоих рыбаков.
Один убежал, другой не успел.
Да, перспектива малопривлекательная.
— А как-нибудь сообщить обо мне в Луговую вы можете?
— Видите ли, рацию у них забрали на шелкопряда. Мы бы доставили вас в Чигашет, это всего в десяти километрах, но пока нет бензина...
Целью моего путешествия была Луговая, маленькая деревня на реке Бирюсе — одно из «более чем пятидесяти» (если верить статистике) старообрядческих поселений Красноярского края. Чтобы достичь Тасеева, центра соответствующего района, мне не пришлось воспользоваться ни оленьей упряжкой, ни вертолетом, ни вездеходом, ни прочими сибирскими национальными видами транспорта — из Красноярска по отличной дороге в Тасеево ходит в меру комфортабельный «икарус». Но все хорошо в жизни не бывает — и в кубообразном здании районной администрации (бывший райком, конечно) удача временно покинула меня, сославшись на тотальное отсутствие бензина. На несколько дней я оказался пленником райцентра.
Куда пойти? Что делать? — такие вопросы встают перед человеком, отоспавшимся за всю суету городской жизни в номере тасеевской гостиницы «Тайга». Рядом с гостиницей — центральная площадь, голова Ленина на гранитном столбе, памятник героям гражданской. По чахлому скверику слоняются коровы, шуршат листьями, вздыхают — жарко. Дальше, перед кафе «Тайга» (просто столовая) расположился вещевой рынок с небогатым ассортиментом пестрых китайских товаров. Есть несколько каменных зданий — внушительные корпуса больницы, дом быта, редакция газеты «Сельский труженик». А вокруг раскинулось огромное, старое, пыльное сибирское село. Сначала меня поразило отсутствие зелени: нет ничего похожего на улицы-аллеи сел европейской России, все голо, открыто. Позже, оказавшись непосредственно в тайге, я понял, почему так получается. Меньше деревьев — меньше убежищ для комаров, гнуса, мошки и прочей крылатой сволочи, которой славится сибирская земля. Первые поселенцы стремились вырубить и вытоптать все подчистую. Село давно разрослось, редкая мошка долетит до середины, а улицы такими и остались.