Около двух часов дня небо затянули облака, послышались близкие раскаты грома, налетел шквальный ветер, покрывший поверхность Демени полуметровыми валами, и следом за тем обрушился ливень. В первое мгновение показалось, будто мы попали под сплошной поток воды, лишь самую малость разбавленную пузырьками воздуха. Черная поверхность реки буквально кипела. Наверное, безудержное буйство сил природы передалось и нам: мы еще дружнее налегли на весла – лодки упорно продвигались вперед. Я сидел на носу «Тайменя» и сквозь струи, бьющие в лицо, видел, как волны, продавливаемые байдаркой, обрушиваются на ее брезентовый верх. Сквозь рев сзади прорвался Колин крик: «Нас сейчас сломает… Каркас на пределе… Давай к берегу!» «Тайменю» и правда приходилось туго – при его почти шестиметровой длине и запредельной загрузке он поневоле старался вписаться в профиль волн. Алюминиевые трубы пока держались, но надолго ли хватит у них крепости? Мы стали смещаться с середины бушующей реки шириной двести метров ближе к берегу, где волна была меньше. Тем временем «Нерпа» Хижняка отстала – легкое ли дело грести одному в эдакую бурю? Стена дождя почти скрыла нашего товарища. Мы начали разворачиваться, вал ударил в левый борт, перехлестывая через край, «Таймень» накренился, но выдержал. Еще удар, еще… и вот уже волну режет острие кормы. Ветер уперся нам в спину, несколько взмахов веслами – и Хижняк рядом. Я кричу ему, чтобы он бросил нам веревку. Пока Коля берет «Нерпу» на буксир, я лихорадочно вычерпываю эмалированной кружкой воду, готовую вот-вот залить лодку полностью.
Тропический ливень продолжался около часа, и все это время мы упрямо шли против ветра и течения. И только с последними каплями дождя три лодки сошлись вместе, пришвартовавшись к нависшему над водой стволу пальмы. Амазония, подобно хищной птице, лишь легко взмахнула над нами своим грозным крылом…
На ночь встали на высоком берегу. Место для палатки пришлось вырубать. С трудом набрали дров для костра. В тропическом лесу сделать это непросто. Живые ветви совершенно непригодны не только для разведения, но и для поддержания огня. Казалось бы, ничего страшного, ведь вокруг столько погибших растений, но все, что коснулось земли, моментально пропитывается влагой и вскоре превращается в труху. В дело идут только сучья, высохшие, но не упавшие, а оставшиеся висеть, запутавшись в плотной сети ветвей и лиан. Здесь же мы первый раз столкнулись с колючими пальмами, которые впоследствии доставили нам немало неприятностей. Причем главную опасность представляют не покрытые огромными шипами стволы взрослых растений, а молодая поросль и опавшие листья на почти метровой длины стеблях. Тонкие черные, пятисантиметровые иглы, к тому же твердые, как стекло, легко прокалывают одежду и впиваются в тело. Не приведи Господь наступить на пусть даже полусгнивший стебель пальмового листа ногой, не защищенной толстой подошвой армейского ботинка. Колючки почти не поддаются гниению и остаются такими же острыми, как на живом дереве. Отломившиеся концы шипов, засев глубоко под кожей, причиняют нестерпимую боль и вызывают нагноение.
Ночью стало довольно холодно, а тут еще одежда и спальники промокли, хоть выжимай. С рассветом, в шесть утра, мы снова были на воде. Пройдя за несколько дней около сотни километров вверх от того места, где состоялось наше прощание с Педро и Лопорино, мы неожиданно вышли к индейской деревне.
Первое, что мы увидели, были пятеро индейцев: они стояли на берегу и внимательно разглядывали нас, нежданных гостей. Вообще мы являли собой довольно впечатляющее, красочное зрелище – особенно бросался в глаза «Таймень». Ярко-зеленого цвета, почти шестиметровой длины, украшенный двумя голубыми крышами-надстройками, которые мы позднее сняли за ненадобностью, и красным механизмом рулевого управления. На фоне долбленых индейских лодчонок наш «Таймень» поистине производил впечатление линкора. Две «Нерпы» – одна синего, другая коричневого цвета, образовывали что-то вроде эскорта. Картину дополняли желтые майки с непонятным символом и надписью «Банк „Столичный“ да лежащий на носу „Тайменя“ арбалет.
Похоже, наше появление вызвало легкую панику среди индейцев. Трое из них остались на берегу, чтобы не спускать с нас глаз, а двое других скрылись в зарослях – вероятно, чтобы предупредить остальных.
Подплываем ближе – на лицах индейцев, обрамленных полукругом черных волос, смесь любопытства и страха. А страх может сослужить плохую службу – от него один шаг до агрессии.
Трое оставшихся – молодые мужчины – были почти полностью обнажены – только одна веревка вокруг пояса, которую никак нельзя было принять за элемент одежды: скорее всего, она служила чем-то вроде перевязи – чтобы можно было подвешивать разные мелкие вещи. На телах никакой раскраски. Все трое худощавые, низкорослые, с выступающими вперед животами.
Я незаметно прикрываю арбалет брезентом. Хижняк приветствует индейцев на португальском. Вижу – они его не понимают.