Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год

Тревогин отвечал решительно, что те ордена и саблю он заказывал делать ювелиру только для персидского принца. Князь встал с кресла и подошел к Тревогину.

— А что, художник, у вас в Изюме казаков много было?

— Да ведь мы Малороссия, — глядя в лицо князю, теперь спокойно отвечал Тревогин, — как же без казаков?

— И, видно, какой государь казацкий там объявился? Тревогин побледнел, помолчал, потом выдавил из себя, что он долго плавал и в отечестве своем не знает, что теперь происходит. И снова, глядя уже спокойно поверх головы князя, повторил, что все рисунки делал для персидского принца, с которым свел знакомство в Королевской библиотеке.

— Утверждением такой лжи ты делаешь себе конечное обличение в скрытых намерениях, — князь стал размеренно ходить по кабинету, — ибо я точно ведаю, что все те ордена делаются для казацкого государя и что для сего государя поручено тебе здесь строить дом и делать все нужные инструменты для битья монеты.

Князь снова рухнул в кресло и решительно и твердо спросил:

— Какой казацкий государь тебя сюда прислал? Как его зовут? Где он сейчас? Когда он со свитой прибудет в Париж?

Далее князь пишет императрице: «Тревогин тут паки оторопел и прослезился, но, несколько помешкав, ответствовал, что ювелиру Вальмону сего никогда не сказывал. Я стал его уговаривать и убеждать всеми возможными резонами к истинному признанию. Он оставался непоколебим во всех ответах».

— Как я не могу от тебя добрым словом и приватно сведать истину, — сказал тогда князь, — то отдам тебя в руки здешнему правительству.

Тревогин ответил князю, что сказал о себе истинную правду, и в какой бы суд его не отдали, он ничего иного сказать не может.

Князь позвонил в колокольчик, пришел слуга, выслушал приказание позвать сюда немедленно полицейского инспектора, поклонившись, стремглав бросился из кабинета.

Полицейский офицер вскоре явился в сопровождении слуги. Князь сказал ему, что сей бродяга опасный преступник, что его надо немедля отвести к здешнему полицмейстеру, дабы посадить бродягу под караул до отхода кораблей из здешних портов в Россию.

— После ареста преступника пошлите полицейского в пансион к аббату Ваньс, где оный проживал, осмотрите все его вещи и отберите все, что там имеется. Господина Ле Нуара, комиссара, я немедля приглашу к себе.

Полицейский офицер отдал честь, поклонился и приказал Тревогину идти с ним.

Тогда Тревогин как-то странно посмотрел поверх головы полицейского, обернулся к князю и сказал, что ему еще надо видеться с ним наедине.

Барятинский кивнул, и они с Тревогиным прошли в канцелярию.

«Сей бродяга, — пишет Барятинский, — упал пред моими ногами и с плачем сказал мне: «Я пред вами признаю себя виновным, ибо все то, что я вам сказывал и ответствовал, в том нет ни одного слова, которое было бы справедливо. Я РОДОМ НЕ РОССИЯНИН. Я ИНДЕЕЦ. Я СЫН ГОЛКОНДСКОГО КОРОЛЯ».

17 мая 1783 года, в субботу, поутру по королевскому указу адвокат парламента, советник королевский и парижской юстиц-коллегии комиссар Пьер Шенон провел первый допрос Ролланда Инфортюне. Так он значился в документах Бастильского замка, согласно единственному удостоверению личности, выданному голландским адмиралтейством.

Допрос проходил в большом гулком и темном зале в одной из башен Бастилии.

Адвокат Пьер Шенон сел за стол, аккуратно разложил перед собой бумаги и посмотрел на писаря. Тот кивнул головой — готов все подробно записывать. Шенон хлопнул в ладоши, и тут же два полицейских ввели в зал арестанта. С него сняли железа, он потер затекшие запястья и неподвижно стал перед адвокатом. Лицо его даже нельзя было назвать спокойным — оно было неподвижно, без всякого выражения, словно он глубоко спал.

— Ролланд Инфортюне, как ты значишься по голландскому паспорту, отвечай, как твое настоящее имя?

Арестант, как будто из глубины сна, глухим голосом ответил:

— Имя, данное мне при рождении отцом моим и матерью моею, Нао Толонда. После принятия крещения я ношу имя Пьер Голконд.

Писарь с любопытством поглядел на арестанта и застрочил.

— Имеешь ли ты доказательства своего знатного происхождения? — был второй вопрос Пьера Шенона.

— Я имею тайные знаки на теле, но могу показать их только первосвященнику, когда буду восходить на трон. Таков закон нашей страны.

— Как звали твоих родителей? Есть ли братья, сестры? Почему ты оказался в чужих странах? Рассказывай обо всем подробно.

С арестанта сошло оцепенение. Он встрепенулся и уже тихим, но ясным голосом сказал:

— Я расскажу вам свою историю. И ежели вы, государь мой, найдете меня столь виновным, как вы думаете, то скорая казнь была бы для меня приятнее, нежели быть ввержену в сие состояние. Мне было бы легче рассказывать на родном языке, нежели на французском, но я и на французском расскажу так, что не будет ни слова неправды. Начну же свою историю я следующим образом...