Журнал "Вокруг Света" №7 за 1997 год

Однажды, студеным февральским вечером в дом российского посланника в Париже князя Ивана Сергеевича Барятинского постучался бродяга-матрос. На нем был промерзший насквозь бушлат, рваные сапоги, а в застывшей руке он держал кованый матросский сундучок. Лицо совсем юное, наверно, и бороды еще не брил, а глаза были уставшие, отрешенные. Князь, добрый по своей природе, принял бродягу, попросил предъявить бумаги, паспорт и спросил, откуда он родом и зачем сюда пришел. Бродяга отвечал на русском языке, в котором, правда, чувствовался какой-то акцент, что пришел он на корабле из Голландии, долго добирался до Парижа, и предъявил паспорт от голландского адмиралтейства, свидетельствующий, что он француз Ролланд Инфортюне, а был в голландской службе солдатом.

— Француз... Француз, — пробормотал князь и вскинул глаза на бродягу. — А ко мне зачем пришел, коль француз?

«Тогда он начал мне плести следующую басню», — пишет Барятинский императрице:

— Сам-то я родом из Малороссии. Однажды на наш обоз напали разбойники, меня связали и через Кубань отвезли в Смирну, где на торгах продали турку. Но от сего турка я нашел способ уйти на голландский корабль, шкипер судна спрятал меня, привез в Голландию, где я взял службу солдатом на корабле «Кастор». Мне сказывали, что там добрый капитан Кенфаон, но служба нелегкая, и советовали не сказывать ни настоящего имени моего, ни фамилии, с тем, что я смогу бежать с корабля, коль скоро к земле какой пристанем. Нужда заставила меня склониться на все, я получил сто гульденов и паспорт на имя француза Ролланда Инфортюне.

— Инфортюне... — бормотал князь, внимательно разглядывая пришельца. — Где же ты плавал, Инфортюне?

— Последний раз мы вернулись с острова Мартиник, — ответствовал матрос.

— Почему же ты бросил морскую службу? — спросил князь.

— Правду скажу. — Бродяга взял сундучок в другую руку и показал запястье. — Намерение мое бежать было, на ялботе хотел уйти, да поймали и, как дезертира, в железах держали. А по силе воинских артикулов той республики наказывают дезертиров пятьюстами ударами линьком, и должно с самого верху высокой мачты три раза бросаться в воду. Но добрый капитан мой, имея меня за первого солдата, наказал только двадцатью ударами линьком. А как во Францию пришли, в порт Гавр, то я просил увольнения со службы.

— Где и чем ты жил? — спросил князь.

— Пока деньги были — ел в корчмах, а ночевал в ближайших лесах. А вот дошедши до самой крайности, явился к светлейшему князю просить отправить меня в отечество.

— Как же настоящее имя твое?

— Иван Тревогин.

— Гм... Тревогин... Тревогин, — бормотал князь, о чем-то размышляя.

У князя была инструкция из Санкт-Петербурга, предписывающая отправлять таких бродяг в Россию самым скорым временем и легчайшим путем, то есть морем, чтобы они праздно не шатались и чего худого в чужой стране не сделали. И направил князь бродягу-матроса жить до ближайшего корабля в пансион к аббату Ванье.

Через несколько дней аббат Ванье докладывал князю, что «сей бродяга поведение оказывает весьма скромное, весьма смышлен и имеет большие знания, и оказал большое любопытство к приобретению новых знаний. Про него в пансионе сказывают, что он хочет прочесть всю Королевскую библиотеку».

«Все сие продолжалось в таком порядке от февраля месяца почти до исхода апреля», — продолжает свою реляцию государыне князь Барятинский.

А потом началось вот что.

В пансионе жил некто Дубровский, который имел любопытство собирать монеты. В одно утро, перебирая их, он приметил, что нескольких серебряных монет недостает. Однако ж он промолчал об этом.

Потом пропал у него кошелек с тридцатью шестью ливрами и несколько серебряных чайных ложечек.

Потом у церковника Библицкого исчезла серебряная медаль, выбитая в честь славного и достопамятного мира Кенаржийского.

Потом у содержателя пансиона стали пропадать столовые серебряные ложки и того же металла стаканы. Словно завелась сорока-воровка, зачарованная мутным блеском дорогого металла. Похитителя интересовало только серебро, другого он ничего не брал.

В пансионе всегда была «великая верность и спокойствие, и хозяин на домашних людей подозрение взять не мог.

— Не Тревогин ли? — спрашивал князь.

— Иван Тревогин образа жизни своей нимало не переменил и ведет себя с равной скромностью, как и сначала, — доложил хозяин пансиона князю.

Заключили, что такое воровство делается от посторонних людей.

Но вот в один из майских дней в пансион пришел известный золотых дел мастер и продавец алмазов мсье Вальмон и спросил, может ли он видеть молодого человека по имени Жан Тревога.

— Вы хотели бы видеть мсье Тревогина? — переспросил аббат Ванье. — Его сейчас нет дома.

Тогда мсье Вальмон спросил у аббата, каково состояние мсье Тревогина и можно ли ему дать кредит, потому что оный господин заказал крупную работу в 100 луидоров, и мастер не хотел бы начинать работать, не зная, может ли этот человек заплатить такие деньги.