В общем, в самое короткое время Санд стала не просто знаменитостью, а достопримечательностью Парижа. Этой даме дозволялось немыслимое: принимать посетителей в шелковом халате и турецких туфлях без каблука и задника, курить вишневую трубку, разговаривать прямо, без жеманства, вставляя в беседу крепкие словечки и смачно шутя. Дозволялось Санд и иметь любовников у всех на виду, и у всех же на виду менять их с завидной частотой. Она оправдывала любую связь – если она бескорыстна и вызвана сильным чувством. Ее авторитет был настолько высок, что многие женщины, читая ее романы и слушая ее рассуждения в обществе, совершенно серьезно считали, что в стране вот-вот произойдет изменение брачного законодательства в сторону официализации свободной любви. Вошла ли Санд в роль или в действительности была такова, остается только гадать, но, видимо, и то, и другое…
После того как Франция столь долго была околдована могучей фигурой Наполеона, вновь обрела популярность идея, что историю делают выдающиеся личности, а законы создаются ими и под них. Жорж Санд, хотя и в более частном масштабе, стала в своей стране той особенной личностью, ради которой неумолимое общественное мнение готово было сделать исключение.
Осенью 1836 года суд провинции Ла Шартр одобрил ее требование о разделе имущества с мужем Казимиром Дюдеваном и официальном раздельном проживании с ним. Жорж сумела очаровать самого блестящего адвоката провинции Луи Кризостома Мишеля. По случаю суда Жорж неожиданно нарядилась в белое платье с кружевным воротником и накинула на плечи цветастую шаль – словом, сама невинность…
На открытом процессе, где собралось множество ее друзей, Мишель своим низким красивым голосом повествовал душераздирающую историю о том, как Казимир Дюдеван обесчестил семейный кров, наплевал в душу своей молодой жене и толкнул ее к бегству в Париж.
Казимир, заранее убедив себя в том, что не ему тягаться с бывшей супругой, даже рта не открыл в свою защиту, хотя вполне мог много чего рассказать и о ее неоднозначном поведении. Самое же поразительное заключалось в том, что всем присутствующим в зале, включая судей, ее свободный образ жизни был хорошо известен, благо, что сама Санд ни от кого этого не скрывала. И если в отношении любой другой истицы суд почти однозначно был неумолим и согласно законодательству должен был бы лишить такую мать права воспитывать детей, то магия Жорж Санд и ее непоколебимая уверенность в собственной правоте сделали происходящее беспрецедентным – Жорж получила обратно в безраздельное пользование и Ноан, и детей.
Впоследствии Жорж Санд часто называли первой феминисткой. Так ли это? Если иметь в виду то значение, которое приобрело это слово в XIX веке, – не так. Она никогда не требовала для женщин равных политических прав, считая это абсолютной нелепостью. Она требовала для женщин лишь одного права: не быть связанной принудительным браком с нелюбимым мужчиной. При этом долг материнства Санд полагала святым. Как посмеется собственная дочь Санд над убеждениями матери!
На смену первому возлюбленному Санд, Жюлю Сандо, давным-давно пришли другие. Ее роман с Проспером Мериме, например, длился несколько суток и активно обсуждался всем литературным Парижем. Знаменитый критик Сент-Бев уделил ему в письмах к друзьям внимание не меньшее, чем иным выдающимся литературным произведениям. Большая страсть пришла к Жорж в лице 23-летнего поэта-романтика Альфреда де Мюссе. Он был на 6 лет моложе Санд и необыкновенно красив. Мюссе посвятил ей множество стихов, воспевавших «андалузку со смуглой грудью». В 1833 году они отправились в Италию. Там, среди романтических пейзажей созданной для любви Венеции, Жорж потрясла Мюссе неожиданным, но вполне безапелляционным заявлением: «Мне требуется ежедневно шесть часов работы», – и заперла перед его носом дверь, усевшись заполнять своим крупным спокойным почерком тетрадку нового романа. 20 страниц в день – такова была ее незыблемая норма, от которой ее не заставят отступить ни измена, ни болезнь, ни какой бы то ни был гром среди ясного неба.
С Мюссе Санд потом сходилась и расходилась, пока не последовал окончательный и, надо сказать, очень болезненный для обоих разрыв. В течение тех дней 1834 года Санд вела «Дневник» – одну из лучших своих вещей, гораздо более сильную, чем многие ее романы. «Прощайте, мои любимые белокурые волосы, прощайте, мои любимые белые плечи, прощай все то, что было моим! Теперь в мои безумные ночи я буду целовать в лесах стволы елей и скалы, громко крича ваше имя…»