Журнал «Вокруг Света» №8 за 2004 год (2767)

В Керченской гимназии я учился в одном классе с Желябовым. Вероятно, вам его имя знакомо. Это один из тех, кто организовал и осуществил цареубийство 1 марта. Желябов был незаконным сыном от крестьянки состоятельного крымского помещика. Я сошелся с ним довольно близко. Гимназию мне удалось кончить успешно, но в Харьковском университете я пробыл недолго: нас обнаружили при размножении революционных прокламаций жандармы. Пришлось бежать, и уже в 1870 году я был в гуще парижских коммунаров и весь отдался революции. Пыла и огня обнаружилось у меня – хоть отбавляй, и кровожадности я был непомерной… Кличку мне дали по нелегальному положению Тигр, – сами понимаете, что это значит. Потом в Женеву переехал и стал уже работать в «центре». В Россию наезжал все чаще и чаще. В 1878 году был у нас в Липецке нелегальный съезд всех активных главарей-революционеров: ночью в лесу собирались и потом распылялись по соседним деревням. Не знаю, что полиция и власти в это время делали, правда, войной все тогда были заняты, – так легко было захватить всех нас, взбаламученных дураков. Я на Липецком съезде был одним из заправил, бил себя в грудь, негодовал на режим, давал советы; намечал план действий; по заграничным директивам настаивал на терроре. С Нечаевым, Перовской, Дагаевым и другими ближе познакомился. Партия народовольцев тогда окончательно сформировалась, и меня выбрали редактором гремевшего крайними требованиями листка «Народная Воля». Слышали, небось: «черный передел», «мы новый, лучший мир построим» и прочую белиберду. В 1880 году по делам партии, в связи с готовившимся цареубийством, я жил в Москве, в меблированных комнатах на Малой Дмитровке под фамилией Демьянович. Документы, конечно, у меня в полной исправности, и законспирирован я был отлично. Боялся только попасться на глаза знавшему меня начальнику охранного отделения Александру Спиридоновичу Скандракову.

Представьте мой ужас, когда в толпе на Петровке я увидал Скандракова, указывавшего на меня какому-то подозрительному субъекту. Я вскочил на случайно проезжавшего мимо меня лихача и в тот же день исчез из Москвы. Перед 1 марта 1881 года я уехал за границу, хотя акт цареубийства я тогда одобрял.

Уже после цареубийства я составил Императору Александру III письмо от «Исполнительного Комитета Народной Воли», датированное 10 марта 1881 года. Происшедшее через несколько лет после этого мое свидание с матерью, которую я давно не видел и горячо любил, совершило во мне перелом, и я стал задумываться над тем, по правильному ли пути шли мои искания, мысли и действия за прожитые годы. Близкое знакомство с революционной средой не могло не разочаровать любого человека, в ком еще не угасли признаки совести, чести, порядочности.

Весь этот мрачный мир состоял в большинстве из неудачников, беспринципных психопатов, истериков, людей порочных, всех и вся ненавидящих, жаждущих безделья, денег и власти и готовых на всякие компромиссы, до службы в охранке включительно.

Идейных борцов, порядочных и честных, среди них можно было сосчитать по пальцам. К этому времени я уже успел убедиться, что почти каждого из моих «товарищей» можно купить за 30 сребреников. У меня стало назревать желание порвать с прошлым, решительно, определенно и навсегда. Я не был способен на двойную игру. Я пересмотрел свои верования и убеждения; много читал, думал, молился. Я не собирался скрывать своего ухода из революции и решил сделать это честно и открыто.

Еще в начале 1888 года я видал приезжавшего в Париж графа Воронцова-Дашкова. Но не для предательства явился я к Воронцову, а для покаяния и просьбы о прощении. Воронцов, барин и вельможа, отнесся ко мне снисходительно, но не серьезно. В середине 1888 года я напечатал в Париже на французском языке отдельным изданием «Исповедь террориста». На русском языке та же брошюра была выпущена под заглавием «Почему я перестал быть революционером?»