В три года он испытал чувство неподдельного счастья, выудив из ручья маленькую форель. Он никогда не забывал этого ощущения — натянутой лески, на конце которой бьется живая упругая рыба. Чтобы научить сына внимательно целиться и метко стрелять, Кларенс выдавал ему по три патрона в день.
Грейс уже смирилась с тем, что из старшего сына не выйдет благопристойного жителя Оук-Парка, но когда он еще и боксом увлекся, она просто видеть не могла этого дикаря с разбитым носом и синяком под глазом. «Бокс научил меня никогда не оставаться лежать», — скажет потом писатель Хемингуэй. Эрнест нахватался на боксерских тренировках и поединках крепких словечек и частенько вворачивал их в разговоре. Грейс непререкаемым тоном приказывала: «Иди в ванную и вымой рот с мылом!» А в школьном журнале тем временем уже появился один рассказ Эрнеста в духе его кумира — Джека Лондона и другой — о махинациях вокруг боксерского тотализатора. Всюду затевая ссоры, юный Хемингуэй стремился доказать себе и всем, что он непобедим и неуязвим.
Окончив школу, Эрнест должен был, подобно любому добропорядочному оукпаркцу, поступить в университет, найти занятие по душе, жениться и осесть в тихом пригороде Чикаго. Однако Эрнеста просто тошнило от этой перспективы. Он хотел драться, напиваться, покорять! Он готов был удрать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. За океаном вот уже три года шла Первая мировая война. Какой уж тут университет, когда можно принять участие в такой крупной заварушке! Однако родители, которые содержали его, решительно взбунтовались против военного развлечения. Ну и пусть его не пускают на войну, дома он все равно не останется. Ему надоели нотации Грейс, и он перебрался в Канзас-Сити, где дядя помог ему устроиться репортером в газету. «Моей удачей стал большой пожар», — вспоминал Эрнест. Чтобы увидеть все детали, молодой журналист залез в самое пекло, так что искры прожгли дырки на его новом костюме. Передав информацию по телефону, он включил в счет редакции 15 долларов за костюм. Однако никто не собирался возмещать ему ущерб. «Это было мне уроком, — скажет писатель, — не рисковать ничем, если ты не готов это потерять». Энергия Эрнеста била через край. Один журналист вспоминал, что, печатая на машинке, Хемингуэй всегда пропускал буквы, потому что его пальцы не поспевали за мыслями. Он весь день метался по городу, выполняя задания, а ночи проводил читая книги.
Однако его не покидало желание отправиться на войну. Ему хотелось поучаствовать в этом представлении. Он желал сражаться ради сражения, а не защищать какие-то идеалы. Скорее всего, ему было все равно даже, на чьей стороне воевать. Однако военная комиссия забраковала его по причине слабого зрения. Тогда он завербовался в транспортный корпус Американского Красного Креста и стал готовиться к отправке на итальянский фронт. Наутро на пароходе «Чикаго» страдающий от похмелья Хемингуэй отправился в Европу. Все пассажиры опасались нападения немецких подводных лодок. Хемингуэй стоял на палубе, ожидая, не покажется ли над водой вражеский перископ. Когда пароход благополучно прибыл на место, он, жаждавший приключений, сказал, что у него такое чувство, будто его надули.
Из Милана Хемингуэй отправил домой открытку с лаконичным: «Прекрасно провел время». Только на сей раз этот смельчак бравировал. В Милане бомба попала в завод боеприпасов, и волонтеры расчищали от трупов огромную территорию. Это было жутко, особенно когда выносили тела женщин. Потом они собирали куски тел, застрявших в колючей проволоке. Все это немного отрезвило молодого журналиста. До этого момента он воспринимал войну как игру в ковбоев и индейцев.