Пегер бросил мечту о «тойоте», на которой он хотел отправиться в джунгли Квинсленда на поиски китайского кладбища. Как повествует легенда, где-то в девственном лесу на севере похоронены десятки кули, которые в эпоху золотой лихорадки пришли искать золото, а нашли смерть. Добытое золото положили с ними, и кладбище стало огромной сокровищницей. Найти бы ее только! Не один искатель приключений принимался прочесывать джунгли, но всех превзошел некий чудак англичанин, который ищет таинственное кладбище уже двадцать лет. Как-то на него напали бандиты и попробовали под пыткой вытянуть из него все, что он знает; с тех пор он стреляет на любой шорох в кустах.
И у меня дела идут не лучшим образом. Я ведь намеревался собрать здесь материал для репортажа. А теперь, как и все прочие, целыми днями таращил глаза на кремнистый слой, а перед глазами прыгали рябые миражи радужных камешков. Ночью мне снились опалы. Ведь должно же повезти! Стоит только копнуть на правильном месте...
В предпоследний день я копал четырнадцать часов подряд, а на рассвете снова полез в шахту на пятнадцать часов. Яростно одержимый Андамукой, я ползал по старым, давно покинутым ходам и светил карбидкой на стены — не мелькнет ли искра? Сейчас, вот сейчас, я возьму нож, осторожно выковырну из стены зеленый, синий или красный глазок. И...
Диб-диб, позванивала кирка о кварц, и лихорадка постепенно успокаивалась, как поток, ушедший в болото. Вечером я собрал спальный мешок. На прощанье Брабенец дал Петеру десять долларов, чтобы тот мог начать в другом месте, а я получил в качестве талисмана опал. Память об Андамуке...
Сказочные находки для большинства диггеров остаются лишь легендой. Находки больших опалов ценой в тысячи долларов не окупают месяцы и годы труда. За это время при столь же скудной жизни и столь же длинном рабочем дне в бокситовых или медных шахтах можно заработать вдвое больше.
Пустыня предлагает однообразие, суровую, скудную жизнь и утомительный труд. Ближайшие деревья и цветы в сотнях миль отсюда, как и театры, телевизоры, красивая одежда, книги, в общем, все, что делает жизнь приятной. Каменистые равнины не знают чередования времен года и разнообразия красок, здесь лишь высохшие соляные озера, палящее желтое солнце, мухи и красная пыль от горизонта до горизонта.
Когда мы уходили, все было как в первый день. Всходило солнце, длинной пыльной равниной мы шли мимо лавок и открытого кинотеатра, мимо жестяной мэрии и жестяной церкви, мимо Такабокса, мимо Холма Спятивших и Нового Холма, все дальше и дальше, где жестяные домики становились все реже и реже, терялись в пустыне и наконец исчезали, закрывшись пыльной завесой от проехавшей машины...
Мой медведь с Энмываама
— Звepь был огромным... — рассказывал охотник.
Разговор происходил на берегу реки Анадырь, неподалеку от старинного казачьего села Марково, в котором живал еще сам Семен Дежнев. Мы сидели на колхозной тоне, где шла разделка рыбы и на вешалах вялились янтарные балыки. Охотника звали Иван Максимович Перепелица. Рядом бегал черный вислоухий сеттер Синопс, из-за которого мы, собственно, и разговорились. — Медведей я видывал всяких, — не спеша выкладывал Перепелица. — За свою жизнь не одного взял. А тут опешил. Жутко стало. Огромный, да и все остальное вроде сходится: узкомордый, светлый. Ну, думаю, не иначе как тот, о котором Куваев писал «самый-самый большой!».
Не впервые мне доводилось слышать на Чукотке подобные рассказы. То следы «самого-самого» видели у северных берегов Чукотки, на речке Куэквунь, то в материковой части, за сотни километров от морских побережий.
Гипотезу о том, что самый большой медведь на земле, экземпляр которого (1200 килограммов) удалось добыть лишь однажды, в 1898 году близ Аляски, на острове Кадьяк, может существовать и сейчас в малоисследованных уголках Анадырского плоскогорья, выдвинул, как известно, писатель Олег Куваев в 1968 году. Припомнив, как в бытность своей работы геологом он слышал рассказы чукотских пастухов о светлом узкомордом звере, встречавшемся будто бы им в горах, опираясь на доводы бельгийского ученого Эйвельманса, который утверждал, что на земле есть еще незнакомые науке очень большие млекопитающие, и на легенды эскимосов, записанные канадским натуралистом Фарли Моуэтом, писатель сделал смелое предположение, что медведь-кадьяк вполне мог перекочевать на Аляску, оттуда на Чукотку и таится до сих пор где-нибудь в уединенных горах.
О поисках этого медведя в районе озера Эльгыгытгын он написал интереснейший рассказ (1 См. «Вокруг света» № 1, 2, 5 за 1968 год.). Однако за прошедшее десятилетие гипотеза не подтвердилась. В тех местах и в самом деле встречались очень большие медведи, но все они не шли ни в какое сравнение со светлым гигантом и науке были известны достаточно хорошо.
И вот вновь рассказ-подозрение о самом большом медведе!