Журнал «Вокруг Света» №05 за 1997 год

В нашей экспедиции повелось давать рабочим за каждую найденную вещь — будь то целая бронзовая печать или терракотовая статуэтка — бакшиш, то есть денежное или материальное вознаграждение. Чтобы был стимул в работе и чтобы не возникало желания унести эту вещь домой как сувенир. За найденный же след письменности мой учитель, Виктор Иванович Сарианиди, объявил особый бакшиш, который, к нашему большому сожалению, остается пока невостребованным.

По вечерам, собираясь у костра, мы даже произносили ставший традиционным тост: «За найденную письменность!». И я верю, что в конце концов мы ее обнаружим...

С каждым полевым сезоном мы решаем все новые и новые задачи, которые ставит перед нами древняя страна Маргиана. И тем обиднее осознавать, что интерес к истории и, в частности, к археологии, падает в нашей стране с каждым годом. Этого нельзя сказать о западном мире. С момента открытия Маргианы на наших раскопках побывали многие ученые из стран Европы и Америки. Знаменитые музеи, включая Лувр и Метрополитен, считают за честь иметь у себя в экспозиции отдельный стенд или зал, посвященный исчезнувшей цивилизации. Но времена меняются — и хочется верить, что на раскопках в Маргиане побывает еще не одно поколение российских археологов.

Заканчивается осенний полевой сезон. Мы увозим в Москву материалы для антропологов и почвоведов, для архитекторов и реставраторов. Без их помощи трудно будет восстановить все аспекты этой древней культуры. И каждый из нас надеется, что весной снова ступит на землю таинственной Маргианы.

Александр Прохоров

Туркменистан

Паровоз, черный и прекрасный

Паровоз «Серго Орджоникидзе», СО17-2359, тринадцать лет гнивший в металлоломе и только в этом году вытащенный из небытия умельцами из питерского депо, настоящий паровоз с того света, оправдал самые радужные надежды членов Всероссийского общества любителей железных дорог. Но неужели он нужен только им?..

Сотня по всей стране их, наверное, наберется: десятка по два в Москве и в Питере, горстки в иных городах и единицы в безвестных поселках. Друг друга они знают, переписываются, гостят, но бывают дни, в год несколько раз, а ныне и реже, когда все Общество или хотя бы половина его, всяк, кто может, срывается с места и любыми путями спешит на какую-нибудь крохотную станцию, о которой и помнит-то иногда лишь Атлас железных дорог, ибо начнется от нее лучшее, что случается в их жизни. Ретро-тур.

Вот и сегодня, не позже двух часов пополуночи, быть им на станции Валдай, по дороге от Бологого на Старую Руссу, и потому с вечера тряслись они, безденежные, в общих вагонах, перескакивали с электрички на электричку, а кому везло, подсаживались к знакомым машинистам в электровоз, и теперь вывалилась во мраке гурьба их в конце длиннющего, будто вовсе без станции, перрона и, прошагав на далекий огонек, смешалась на площадке вокзала с другой, родственной гурьбой, где тоже мелькают синие фуражки и мундиры, надетые, кем по профессии, а кем по призванию, и несть числа радостным окликам и объятиям.

Предмет страсти их уже прибыл, дымит вдали под прожектором у пакгауза. Тянет его сюда тепловоз, подцепив заодно и вагончик пассажирский для нас, и три попутных товарных, а как ставит любимца, так взвывает народ от радости, чуть не по холке его треплет да по крупу поглаживает: «Красавец! Какой красавец!» Блестит чернота его, краснеют ярко линии и круги, и белая надпись под высоким освещенным окном: паровоз «Серго Орджоникидзе».

Я познакомился с ними несколько лет назад, когда в одном журнале написал о некоем англичанине, который приезжал в Советский Союз фотографировать паровозы, ну увлекался человек, а КГБ выследил его и выслал из страны как шпиона. Члены Общества откликнулись на статью и пригласили меня на свое заседание. Я пошел и не пожалел: попал на премьеру киноленты «Живые паровозы», для которой энтузиасты нашли в разных старинных фильмах эпизоды с этими машинами. Там были и девушка с характером, и машинист с дорожным сундучком, и великий вождь на фронтоне. Там плясал пар над хитросплетениями рельсов, дым распускался, стелился вослед, сливались колесные спицы в беге по лесам, степям, мостам, когда черной тенью несся паровоз сквозь пламена индустриализации, а в будке, в кабине, рвали вниз рукоятку свистка, оглашая страну торжествующим кличем. Там были «гончие» — с острым носом паровозы С и с тупым — Су, были «овечки» с вислыми щеками машин и древним, огромным конусом трубы, были могучие «феди» с пушечно-долгим стволом котла, чадящие натужно и победно. Паровозы из моего детства ожили.