Журнал «Вокруг Света» №06 за 2010 год

В Москве знаменитого иностранца старались окружить максимальной роскошью. Селили в лучших номерах «Националя», и он потом делился впечатлениями: «Захожу — меж створками шкафа, чтобы не открывались,  вставлена бумажка, в туалете к бачку веревочка привязана». Но, к сожалению, главные проблемы, с которыми Юрок сталкивался в стране большевиков, носили отнюдь не бытовой характер: советское правительство было самым непредсказуемым, скандальным и требовательным партнером на свете. Ни от какого Шаляпина с его капризами, ни от какой самой взбалмошной примадонны Юроку не приходилось выслушивать такого количества претензий, обвинений. Мстислав Ростропович в интервью журналу Le Nouvel Observateur вспоминал, как, собираясь на двухмесячные гастроли в США, заранее отправил Юроку программу. Там, естественно, была только музыкальная классика, которую при всем желании ни с чем антисоветским связать невозможно, но в Министерстве культуры пришли в ярость: «Вы уже договорились о программе! Без нашего одобрения! По какому праву? Вы никогда больше не поедете за границу! Составьте другую, и мы ее рассмотрим!»

Ростропович прекрасно понимал, что имеет дело с публикой не только вздорной, но и темной. Поэтому он составил программу из никогда не существовавших в природе произведений: Сюита Баха № 9 (их всего шесть), Соната для виолончели Скрябина (хотя Скрябин ничего подобного не писал). Новая программа тут же была утверждена чиновниками и отправлена Юроку, который, естественно, все понял и велел печатать афиши с первым вариантом.

Галина Вишневская пишет в своих воспоминаниях: «Надо было видеть его, когда он появлялся в зрительном зале, особенно с артисткой. Это у него было рассчитано до последней мелочи. Когда публика уже расположилась в креслах, за три минуты до начала, он делал небольшой променад. Он не шел с женщиной, а преподносил артистку сидящей в зале публике. Помню, что вначале я ужасно смущалась таких его «парад-алле» и старалась скорее бежать к своему креслу, а он крепко держал меня за локоть и не давал двигаться быстрее, чем нужно по его задуманному плану.

 — Галиночка, куда же вы так торопитесь? Дайте им на вас полюбоваться, они же в следующий раз пойдут на ваш концерт.

Он говорил Вишневской: «Ну что понимают ваши комсомольцы? Моисеева надо завернуть в папиросную бумагу и так с ним разговаривать!» После концерта, когда смертельно уставшую знаменитость кто-то из почитателей приглашал на яхту или виллу и там вместо ужина кормил комплиментами и аперитивом с горсточкой орехов, Соломон Израилевич приходил на помощь: предлагал «тихонько сбежать» в любимый ресторан, где уже был заказан столик.

Советские артисты относились к нему с особой нежностью, потому что импресарио их кормил — в полном смысле этого слова. В те годы гонорары, которые артисты получали на Западе, государство отбирало, оставляя лишь 100 долларов за выступление звездам и всего 10 — рядовым исполнителям. Майя Плисецкая вспоминала, как, предложив одному из коллег пообедать в кафе, в ответ услышала: «Не могу! Ем салат, а думаю, что жую ботинок сына!»

Рудольф Нуреев и Сол Юрок после спектакля в Метрополитен-опере. Май 1970 года. Фото: AP/FOTOLINK

Зарубежные поездки становились источником всевозможных баек, которые гастролеры рассказывали на родине, а потом использовали в мемуарах. Чтобы сэкономить и привезти домой подарки, все эти Альберы, Батильды, маленькие лебеди и феи Карабос по вечерам распускали в стаканах для зубных щеток пакетированные гороховые супы и жарили на утюгах дешевые собачьи бифштексы. Когда артисты включали одновременно  несколько кипятильников, в отеле гас свет и прочие постояльцы выскакивали из номеров, думая, что началась ядерная война.

Оценив ситуацию, Сол стал подкармливать голодных гостей с Востока. Он устраивал для них бесплатные столовые при театре. В день своего рождения на традиционный прием в отеле «Уолдорф-Астория» приглашал абсолютно всех, кто в тот момент выступал в Нью-Йорке, даже если это была труппа ансамбля Моисеева, насчитывающая несколько сот человек. Артистам из числа своих близких друзей он предлагал выписывать на его имя чеки в ресторанах и наставлял: «Только никому не рассказывайте в Москве, а то это вычтут из вашего гонорара». Разумеется, не стоит изображать Юрока добрейшим старичком, раздающим направо и налево подарки, контракты и бесплатные обеды. Жесткий менеджер, он работал лишь с теми звездами, которые могли обеспечить кассу. Майя Плисецкая вспоминает, что когда Марка Шагала пригласили создать панно для Метрополитеноперы, то, решив последовать примеру Микеланджело, изображавшего на фресках своих недругов, он пообещал: «Импресарио Юрока я впишу в свое панно в одеждах лихоимца». Правда, свое намерение художник так и не исполнил.