Но тут же возникла проблема. Кого выдвинуть на освободившееся место? Ведь дело-то сложное, и нужен человек, уважаемый в профессии, умный, толковый и в том числе умеющий считать выгоды для Союза. Просили Олега Табакова и Владимира Васильева — они отказались по семейным обстоятельствам. Наталья Гундарева сослалась на то, что актерская профессия для нее важнее обязанностей функционера. Только Александр Калягин в телефонном разговоре со мной произнес своим низким бархатным голосом: «Да, конечно!» И мы не прогадали с его кандидатурой. Недавно состоялись очередные перевыборы в СТД. Калягин по заслугам сохранил должность за собой в третий раз, и все же грустно, что пункт в уставе о двух сроках правления ненароком позабылся. А сейчас я хочу заручиться поддержкой Александра Калягина для выполнения одного важного дела. В 1987 году умер легендарный актер российской провинции Ножери Давидович Чонишвили. Помимо многих творческих достижений ему принадлежит особая заслуга: по его настоянию в Омске было отстроено здание для Союза театральных деятелей. Недавно об этом человеке была издана памятная книга. Только тираж крохотный — всего девятьсот экземпляров. И хочется книгу переиздать в таком количестве, чтобы наши молодые коллеги помнили о том, что настоящий артист многое может и за пределами театра.
Но вот я получил возможность полностью сосредоточиться на работе в Театре имени Вахтангова. И, будучи его худруком, считаю за все минувшие годы своим главным достижением, что не было внутри нашего прославленного коллектива склок и пресловутых театральных войн. Кто-то из сатириков однажды сказал, что актеры — это дети, и через паузу добавил: сукины дети. Эта цитата красноречиво доказывает, что житье-бытье в актерской среде никогда не было легким. И я всегда старался заглушать и успокаивать нарождавшиеся страсти-мордасти, не то артистам будет не до искусства. Люди нашей профессии всегда на виду. А уж при нынешнем разгуле «желтой» прессы и народившейся в обществе привычке мусолить жареные факты дай только повод, и тебе не то, что работать, жить спокойно не дадут. И доказывай потом, что не верблюд! Конечно, не бывало без разногласий, но в театре сор из избы выносить нельзя ни в коем случае. Мне удалось выдержать эту заповедь, поэтому нет у нас «пятой колонны» и внутренних противодействующих группировок.
Повезло мне и в другом: вовремя я понял, что хороший актер не обязательно становится хорошим режиссером — это совершенно разные профессии, и не стал совмещать руководство театром с постановочной деятельностью. Поэтому ни одного спектакля я не поставил «под себя», хотя опыты театральной режиссуры у меня все-таки были. Я с Черняховским ставил «Стеньку Разина» и самостоятельно — «Скупщика детей». Но, видимо, создание особого художественного мира на сцене или на экране мне не очень удавалось. С другой стороны, я всегда чувствовал, что как актер представляю собой нечто большее, чем режиссер, и не стал смешивать профессии. Да и невозможно все на свете брать на себя. Надо другим позволять трудиться и выражать нечто важное. А при случае уважаемый товарищами актер всегда сможет стать соавтором режиссера в работе над спектаклем. Помню, с каким трудом я некогда получил право на самостоятельную режиссерскую работу, и сразу начались долгие, мучительные выборы постановочного материала. Они остановились на пьесе по роману американского писателя Джона Херси «Скупщик детей». Затем в череде упорных, серьезных репетиций мы искали характеры и внутренние конфликты героев. …Вот ставим сцены, находим их решения, а они сплошь оказываются неверными. Снова ищем, и так без конца, и актеры вроде бы работают с интересом. Собираем сцены в первый акт, во второй. Делаем первый прогон… И ничего не получается! Длинно, скучно, бесцельно. У меня голова кругом. По спине течет холодный пот. А в голове беспрерывно крутится: «Делать-то что?!» Снова начинаем перебирать сценки и переходы между ними, что-то сокращаем, видя явные длинноты. Опять собираем все вместе… И опять ничего не получается. Проклятая профессия — театр! Кажется, все предусмотрел, обо всем подумал, а спектакль диктует свои законы. И режиссер бессилен перед постановкой, пока эти законы не поймет.
Как я изводился тогда пустым вопрошанием о том, куда же девался весь мой актерский опыт, почему же прошедшие годы труда и душевных затрат не становятся подспорьем в режиссуре. Почему они ничего не стоят перед этой неподдающейся моим усилиям пьесой-загадкой? Тупик. Растерянность. Проклятая профессия — театр! Когда же я отравился этим ядом? Когда?!