Журнал «Вокруг Света» №09 за 2008 год

Осень успокоилась и теперь длится и длится, смаргивая за ночь с ресниц прошлый день и начиная новый — похожий на него. Кажется, замедлилось время. Лишь взглянув на ближнюю березовую рощу, отмечаешь, что стала она совсем прозрачной и небо свободно заглядывает в самые потаенные ее закутки. Набежит ветерок — и затрепещут, заволнуются оставшиеся листья, словно испуганные рассветные облачка запутались в ветвях.

Малюсенькая лесная речушка с темно-коричневой, как ирландское пиво, водой неподвижно стоит в змеящемся русле. Она так неспешно отдает себя озеру, что кажется, это озеро запустило щупальце в лес — попить неразбавленных клюквенных морсов. По берегам застыли диковинные комли, похожие на громадных пауков с растопыренными лапами. Словно кто-то главный приказал — замрите, и ничто теперь не шевельнется до приказа.

Завидев меня, нехотя отплывают с мелководья щуки, мягкой дугой тревожа реку. Изредка булькнет в середине малек, и снова смиряется гладь, загасив волнение листьями кувшинок. Хрупкая осенняя магия соткала покрывало тишины. Тишина — неотъемлемое свойство тайги, ее живая, материальная стихия.

Девственный лес взбирается от болота на гряду и спускается по распадкам к Водлозеру. По гряде натыканы полутораметровой высоты муравейники. Мураши попрятались в свои «вавилонские башни», только пара разведчиков бегает наверху под дождичком. Бреду между пятисотлетних сосен и лиственниц, словно в подземелье. Солнце сюда не заглядывает — и здесь все мокро, трухляво и ненадежно под толстыми мхами. Все скользит, крошится и ломается под ногой. Огромные, в два обхвата, осины спокойно стоят среди беспорядка, серыми колоннами подпирая низкое небо. На недосягаемой вышине желтеют, кланяются югу их маленькие кроны.

Вид на Коксосалмский залив в северо-восточной части Водлозера. Выброшенные на мелководье комли своими зловещими контурами напоминают фантазии Колина Уилсона из его «Мира пауков». В былинном краю все имеет скрытый смысл, только надо уметь читать

Потемнела пропитанная дождем тайга. Изумрудный здесь, тяжкий дух, будто глубокая вода стоит между стволами. Давит она и теснит грудь, словно выдышали весь воздух. Ветви беззвучно роняют крупные капли. Путаный, сиротливый подлесок не доживает здесь до зрелых лет. Одна надежда: завалится огромная сосна, освободит место — и появится шанс.

Она вся неправильная — девственная тайга. Беспокоит, настораживает. Она — живой хаос. Нет вокруг для художественного взгляда ни одного классического кусочка. Нет ориентиров для городского человека. Пройденный путь растворяется за спиной, а впереди — темная стена.

В полночь синим когтем разорвало одеяло над озером, и Полярная звезда глянула из косого надреза. Потом в пушистой облачной пещере, в таинственных недрах тяжелого фронта туч холодно блеснула луна. Ее отражение легло на озеро, заволновалось, заискрилось хромированной зыбью. Бесстрастный свет превратил ночной пейзаж в неземной. Подбитая ультрамарином даль с контуром лесов вздохнула просторно и легко.

Лунный свет от окна квадратом лег на пол, наполнив комнату нежным сиянием, обозначающим пространство. Все стало призрачно и невесомо в воздушном свечении. Кажется, шевельнешься неловко — и, встревоженные, взлетят, закружатся предметы со стола, табуретка от печи, полотенце, да и сам стол — и будет все это обычно, совсем не удивительно.

Илекса

Теперь я живу на речном кордоне парка. Впадающая с севера в озеро, Илекса смирна и прекрасна в топких своих берегах. Редкие звуки вязнут в осоках. Даже рыба всплескивает шепотом. Лишь кружение комочков пены, принесенных от Новгудского порога, намекает, что река течет. Они — как седой завиток посреди зеркала, как перо птицы-метели в легком течении. Здесь парковый кордон.

Деревья подошли близко к воде, вглядываются в свои отражения. Завороженные неуемными струями, они клонятся ниже и ниже — и падают в реку, беспомощно растопырив корни, будто пытались схватить тишину, а та скользнула сквозь деревянные их пальцы. Не выручила. Не спасла.

Что надо человеку? Маленький домик на берегу неторопливой таежной реки, по-стариковски ворчащий на печке чайник и нескончаемая осень с незаметным переходом от янтаря звонкого в тяжелый оранжевый, мелкой изморосью, шорохом листвы под ногами, яблочным хрустом инея по утрам. И пусть в немом радио шумит небесный эфир. Пусть глухие леса укрывают лосей, медведей, росомах, белок и зайцев. Пусть тучи — жирные кабаны с темным брюхом — цепляются за ели, повторяясь для красоты в бегущей воде…

В устье, перед слиянием с Илексой, скромная речушка Новгуда широко разливается и успокаивается. Течение становится незаметным, и кажется, что это уже не река, а лесное озерцо с островком посередине